Раны любви - страница 10

А красота бессмертна. Ничто не может ее уничтожить, растоптать, обратить в прах.

И в юной душе, как в храме красоты, каждый день жизнь поет свои победные гимны.

И, как Мария Магдалина, как Мария Египетская, юная красавица на рынке женского тела продававшаяся, отдававшаяся и растленная, все же бережет в себе божественное начало жизни. И побеждает.

Голос Ольги вывел его из сладкого раздумья.

И проснулась жизнь. Проснулись забытые мгновенья. Проснулась та тягостная забота, которая легла почему-то на плечи Беженцева.

И, почти злой, Беженцев встал. Ему было досадно на себя. Зачем он читал эти стихи такой большой интимной красоты?

— Извиняюсь. Моя Аннабель Ли все же очень далеко отсюда. А ведь мы условились сегодня дурачиться и веселиться. Пойдем в отдельный кабинет.

Ольга искренно засмеялась. Ему было неприятно от этого смеха. Чуткая душа могла бы понять, что с ним было только что. Стоит ли вообще возиться с этой женщиной, у которой только незаурядна выдержка, но зато заурядно все остальное? И как будет потом противно убедиться в этом!..

Ольга смеялась.

— Что с вами? — спросил Беженцев.

— Жизнь всегда выше творчества, — отвечала уже серьезно Ольга. И на ее загадочном лице Беженцев точно прочитал, что она знает все и смеется над его мнимыми муками и над его тщеславным самолюбием искателя-мужчины…

А Ольга, снова оживившись, начала торопить всех переходить в кабинет.

В дверях кабинета она остановилась, точно поджидая Беженцева.

— Узнаю ли я вас когда-нибудь? — спросил он, быстро подходя и искоса посматривая на стол, за которым оставался еще Курченинов, расплачивавшийся по счету.

— Никогда.

— Почему?

— Потому что я люблю.

— Кого?

Она облила его светлым, радостным взглядом. Ноздри тонкого носа точно вспыхнули, — так неожиданно затрепетали они. И губы сжались.

— Кого? — еще раз хрипло переспросил Беженцев.

Подошел Курченинов и, лениво улыбаясь, проговорил:

— Ну, что ж, будем продолжать кутеж…

Беженцев безотчетно почувствовал какой-то перелом. И у него сделалось радостно на душе, и он бурно, по-молодому, начал дурачиться. Шутил, острил, сочинял экспромты, слишком остроумные, чтобы можно было поверить, что это экспромты, рассказывал анекдоты из жизни русской литературной богемы и изображал целые сцены из литературного быта, особенно своеобразно проявлявшегося в обычном сборном пункте писателей в ресторане «Вена».

Ольга смеялась точно в истерике. Вахлак Петруша от восторга даже начал икать и за это был присужден в виде наказания — к временному удалению из кабинета, на чем настояла Ольга.

И, восхищенный предчувствиями неминуемой близости, Беженцев быстро подошел к Ольге, наклонился и, обжигая ее взглядом и дыханием, прошептал:

— Ты мучишь меня. Я люблю тебя.

Ольга сделалась белой. Зрачки ее закатились.

Губы старались что-то сказать. Плечи задрожали. Но, стремительно поднявшись с кресла, она направилась к дверям.

Беженцев, огорошенный этой неожиданностью, ничего не понимая и не думая, охватил ее сзади руками, крепко прижал к себе и крикнул:

— Не пущу туда, не пущу к нему.

И чувствовал, что горячее тело отдается ему, еще теснее прижимается и застыло.

В коридоре шаги.

Медленно освобождается Ольга от цепких и страстно впившихся в нее рук и возвращается к столу.

И в отчаянии Беженцев почти кричит:

— Скажи же, наконец, ты, что ты за женщина?

— Я люблю, — чуть слышно проговорила Ольга.

И дверь отворилась, и вошел Курченинов, задыхаясь опять от смеха.

— Ах, какой курьез! Там меня окружила целая армия венгерок, — рассказывал он. — Окружили и потребовали выкупа. С вами, говорят, такая красивая женщина, что вы ни на одну из нас не смотрите. Поэтому вы должны заплатить нам выкуп. И заплатил. Но все же одну, самую молоденькую, поцеловал…

Ольга нервно и осторожно стукнула рукой по столу.

— Перестань говорить глупости, Петруша. Эдвард, за вами ваша импровизация.

— Я ее выполнил только что, Ольга Дмитриевна.

— Ах, вот как… — протянула она, — не то радостно и гордо улыбаясь, не то печально. Беженцев не понял ее тона, но понял, что импровизации, так легкомысленно им обещанной, он может теперь и не выполнить.