Раны любви - страница 22
И наклонился к ней и весело смотрел на нее своими темными глазами.
Ах, у того совсем другие глаза…
— Оставьте меня, — шепчет Маруся.
А глаза смотрят еще жарче, разгораются. От этого лица, красивого, — нет, у Ники лицо было гораздо красивее! — пахнет вином и сигарой… И хорошо пахнет… И Маруся улыбнулась.
— Вот и прекрасно, — шепчет веселый голос, — царица улыбнулась. Царица поедет… У царицы болит сердце?
Завертелось что-то в голове. Сжалось сердце… Тоска исчезла. Отчаяние мелькнуло, как тень, и Маруся подала свою руку студенту…
Автомобиль мчался.
Студент шептал Марусе ласковые, красивые слова…
И дремалось под них Марусе… Пробуждал изредка толчками, сильными и острыми, автомобиль, но Марусе так сладко грезилось…
Мягкие усы щекотали ее щеки, и ей хотелось продлить эту негу до бесконечности.
И, когда горячие губы коснулись ее губ, она ответила тихо и печально… И ей чудилось, что она целует того, Нику, склонившегося к ее губам за утешением… И что она прогоняет властью своего сердца ту, Надежду… Суровую, непреклонную, сухую.
А студент уже обнимает ее страстной рукой. Касается груди… И прижимает к себе и что-то шепчет, обжигая щеки ее огнем, еще неизведанным. И так приятно… И такое тепло разливается по телу…
Забвенья… забвенья… Прощай Ника…
Утром Маруся вышла из подъезда гостиницы и конфузливо улыбнулась в ответ на крики извозчиков, предлагавших свои услуги.
Она села на извозчика и торопила его, боясь опоздать к службе.
Оставшиеся извозчики пустили ей вдогонку несколько выразительных слов. Они всегда стояли у подъезда этой гостиницы и знали, кто входит туда и кто выходит…
А Маруся ехала, трепещущая и охваченная безумствами всей ночи, для нее до той поры неизвестными.
И в ридикюле у нее не лежал, а горел адрес студента…
Ложный, выдуманный адрес…
Украдкой глядя на него, Маруся мечтала о новом счастье, которое к ней никогда больше не приходило…
В родной семье
Сон под утро был тревожный. Снились сны молодые и прозрачные, как весенний воздух. Но какие-то злые тени прогоняли эти ласковые сны, и кошмары давили грудь, было тяжело на душе и хотелось поскорее проснуться, потому что надо было проснуться: поезд уходил утром, и Красинский, ложась спать, несколько раз внушал себе подняться не позже семи утра.
Тяжелые сны сменялись опять радостными. К Красинскому пришла с ранней лаской деточка, маленькая дочурка, — и он смеялся, лежа у себя в кабинете, и рассказывал деточке веселые сказки про двух птичек, упавших с дерева, и про козлика, который принес птичек в кухню к кухарке Ксении. По сказке выходило, что птички блеяли, а козлик пел, и Красинский громко смеялся, и радовался недоумению дитятки, ее изумленным глазенкам и убежденному поддакиванию.
— Да, да, — кивала головкой Аллюся, слушая сказку.
— Да, да, — кто-то сказал за дверью.
Сказал еще раз и еще раз. И голос превратился в резкий стук, и за дверями раздался уже оглушительный грохот, вызвавший сердцебиение.
Красинский вскочил с постели и громко крикнул:
— Кто там?
— Срочная присяжному поверенному Красинскому.
Щелкнул замок, и Красинскому почуялось, что в дверь сейчас войдет несчастие.
Но телеграмма ничего страшного не представляла.
Помощник Красинского телеграфировал из Москвы, что по наследственному делу Раменских необходимо получить весьма важный документ в городе Ананьеве. Дело должно было слушаться на будущей неделе, документ был, действительно, нужен и важен, и Красинский облегченно вздохнул.
Надо ехать в Ананьев, хотя смертельно не хотелось. Так все шло хорошо до сих пор. В Киеве Красинский быстро покончил все свои дела. Успех был полный. Оставалось сложить вещи и на курьерском сегодня утром укатить домой.
Но вот приходится ехать в Ананьев, в глухую дыру, маленький, отвратительный городишко, где он имел несчастье окончить гимназию и где живут его близкие родные.
Когда Красинский ехал на юг, ему очень хотелось заехать к своим, которых он не видел уже более десяти лет. Но сердце не лежало к свиданью. Так далеко ушло это прошлое, когда он был близок со своими близкими. Так далеко ушло его безотрадное детство. Исчезли любимые образы, померкли любимые лица, растаяли все воспоминания юных лет.