Раскол: прелюдия к Катаклизму - страница 15

У крепости Громмаш стоял сам Тралл. Он был одет в легко узнаваемые черные пластинчатые доспехи, некогда принадлежавшие Оргриму Молоту Рока, в честь которого был назван Оргриммар. Гигантская зеленая рука орка сжимала легендарный Молот Рока. Тралл был внушительным орком, его слава шла впереди него, и исход не одной битвы переломило одно лишь его появление на поле боя в этих доспехах и с этим молотом.

Рядом с ним стоял Эйтригг, слегка сутулый, но все еще крепкий для орка, которому минуло пятьдесят. Эйтригг оставил Орду после Второй войны, после того, как его сыновья погибли в бою, преданные своими боевыми товарищами. Уставший от жестокости и морального упадка, которые он видел в орках, Эйтригг решил, что больше ничего не должен своему народу. Но когда Тралл вернул орков к их шаманским традициям, старый воин снова присоединился к Орде. Он стал одним из самых ценных и близких советников Тралла, и совсем недавно он вернулся из Зул'Драка, где помогал Серебряному Авангарду. В руках он держал какой-то сверток.

Голубые глаза Тралла — редкий цвет для орка — зорко глядели на приближающуюся процессию. Гаррош остановился прямо перед ним. Тралл внимательно посмотрел на него, а затем склонил голову в знак уважения.

— Гаррош Адский Крик! — сказал он своим глубоким сильным голосом, который без труда разнёсся над толпой. — Сын Грома Адского Крика, моего дорогого друга и героя Орды. Когда-то ты не понимал, каким великим орком он был. Теперь ты понял, и, после кампании в Нордсколе, ты и сам стал героем Орды. Сейчас мы стоим в тени доспехов и черепа нашего великого врага, Маннорота, чья кровь испортила наш народ и годами затуманивала наш разум. Того, кого убил твой отец, освободив свой народ от ужасного проклятия.

Он кивнул Эйтриггу, и тот сделал шаг вперед. Тралл взял у него сверток и развернул его. В нем был топор. Но не просто топор — именное, славное оружие. На его резко изогнутом клинке были две зазубрины. Когда хозяин взмахивал им, топор издавал свой собственный боевой клич — как некогда и его владелец, что и дало название оружию.

Многие узнали его, и толпа зашумела.

— Это — Клиновопль, — торжественно молвил Тралл, — этот топор принадлежал твоему отцу, Гаррош. Его клинок подарил Маннороту смерть — то был немыслимо храбрый подвиг, стоивший Грому жизни.

Глаза Гарроша округлились. Радость и гордость заиграли на его лице. Он протянул руку к подарку, но Тралл не сразу отдал его.

— Этот топор убил Маннорота, — повторил он, — но также отнял жизнь и Кенария, благородного полубога, учителя первых смертных друидов. Как и любое оружие, он может быть использован во благо или во зло. Я заклинаю тебя перенять лучшее у своего отца, Гаррош, и направлять Клиновопль мудро и справедливо, только во благо своего народа. Для меня честь встречать тебя дома. Прими любовь и благодарность народа, которому служил духом, потом и кровью.

Гаррош взял в руки топор и прикинул вес. Потом взмахнул — так гладко, будто для этого орк и был рожден. «А может, так оно и есть», — подумал Кэрн.

Клинок его пронзительно взвыл, разрезая воздух, как когда-то, когда он косил ряды врагов Орды — и как будет косить вновь. Орк поднял топор над головой, и единый восторженный крик вновь прокатился по Аллее Мудрости. Гаррош закрыл глаза, будто купаясь в овациях. Кэрн ни на секунду не усомнился в том, что они были заслуженными. Он подумал только, что немного скромности и благодарности за клинок и почет сделали бы Гаррошу честь.

— Герои войны, ветераны. Таверны открыты для вас на всю ночь. Ешьте, пейте и пойте о ваших славных свершениях, но помните, что все, кто живет в городе Оргриммаре — ваши братья, а не враги, — Тралл позволил себе улыбнуться. — Когда алкоголь бьет в голову, об этом легко забыть.

По толпе прокатился добродушный смех. Кэрн понимал, к чему это. Тралл заплатил за комнаты, еду и напитки всем трактирам на день вперед. Но следить за порядком в таверне — дело ее хозяина. Казна Орды не будет платить за поломанные стулья и столы, а они всегда ломались. Не говоря уже о сломанных носах — непременном атрибуте всех гулянок. Кэрн не одобрял такую дикость, несвойственную ему самому даже в молодости, но ни слова против не сказал, когда Тралл предложил это.