Расколотая Россия, или "Питерский" проект - страница 2

, а своей земли как основной земли. В 1634 году немецкому путешественнику Адаму Олеарию новгородский старый монах показал икону, где была изображена толпа иноземцев, свергаемых чертями в ад. На вопрос — "Неужели, все, кроме русских, погибнут?" — монах ответил: немцы и другие иноземцы могут спастись, если обретут русскую душу. В 1937 году, в канун своего ареста, Осип Эмильевич Мандельштам написал стихи о том же: "я, дичок, убоявшийся света, становлюсь рядовым той страны, у которой попросят совета все, кто жить и воскреснуть должны," — утверждая, что, в конечном счете, вечная жизнь и воскресение связаны прежде всего с приобщением к опыту России. Мы забываем, что черты переживания России как основного человечества сквозят во многих текстах, которые, казалось бы, говорят о совершенно другом. Вспомним слова Достоевского о русском как всечеловеке. Ведь если русский человек способен произвести из себя самого образ всего человечества во всех вариантах — из этого следует прямой вывод, что в принципе без остальных можно обойтись. Русский человек произведет человечество из себя самого. Переживание себя как основного человечества на основной земле проходило через века существования России в самых разных формах и версиях.

Сегодня по разным причинам Россия оказывается включена в чужой мир. Ну что ж, так было. Писал же Шпенглер о том, как ближневосточная арабская цивилизация была интегрирована в мир римской империи. Подобные вещи были, и цивилизации прорастали изнутри чужого мира, тем более, мира, находящегося на стадии имперского, позднего развития, на стадии готовящегося надлома. Поэтому сам по себе факт пребывания в поле чуждой мировой империи не является ни катастрофой, ни приговором. Но он диктует особые, более жесткие требования к внутренней жизни цивилизации, сужая диапазон ее выживания. В истории "высоких культур" воспроизводство ценностно-гетерогенных обществ — вполне обычное дело. Но посреди чужого имперского мира воспроизводство моделей внутрицивилизационного раскола, пусть и заимствованных из собственного исторического опыта, совершенно самоубийственно. Поэтому я и подчеркиваю, что в сегодняшних условиях любая попытка конструировать Россию по петербургскому дворянскому варианту, на основе различения "дворян-давосцев" и "быдла", — это попытка, в конечном счете, зачеркивающая путь цивилизации.

Поскольку власть отождествила себя с этой стратегией, сегодня судьбу цивилизации приходится связывать с политической перспективой оппозиции. И если говорить о стратегии оппозиции, сознающей свой цивилизационный импульс — то она должна была бы пойти по тому пути, который в свое время наметил в ряде работ А.И.Неклесса. Ей предстоит заняться производством авторитета, покрыть страну точками альтернативной духовной власти, точками противостояния и концентрации духовной энергии, способными в определенный час взять на себя миссию духовной сборки страны. Этот час наступит, когда наметится исчерпание основных сырьевых ресурсов России.

Подобно тому, как ельцинщина, олицетворявшая наш финансовый капитализм, была фактически изжита с дефолтом 98-го, путинщина, связанная с сырьевым капитализмом, будет надломлена в тот момент, когда ясно обнаружится тенденция исчерпания наших сырьевых ресурсов. Задача оппозиции, следующей цивилизационной традиции России, состояла бы в том, чтобы готовиться к этому моменту истины. Готовиться к переориентации страны на внутренний рынок, на полноценный промышленный капитализм, сочетающийся с развитыми социальными программами.

Конечно, строя планы на будущее, нам приходится помнить одну важную и прискорбную вещь. Русского народа сейчас просто нет. Есть скопище того, что политологи называют "атомизированные потребители". Но мы знаем и другую вещь. Претерпевания нашей цивилизации в 20 веке, окончательное крушение аграрно-сословной культуры, затрудненное, драматическое развитие культуры городской и потом наползание на нее международной космополитической культуры — все это привело к тому, что народ чрезвычайно пластичен и аморфен. Он в принципе никакой. Россия — страна, в которой, как, может быть, нигде может реализоваться формула Брехта: