Расколотые искры

========== Раз: значение скользких поверхностей ==========

Когда десять лет назад маленькая Саша впервые попала в Петербург, она поклялась плюшевому мишке, что уедет из этого шумного страшного города, как только выйдет замуж. Как сейчас она помнила, что стояла посреди просторной детской и не понимала с чего начать. С новой жизнью всегда так, кажется, что перед тобой открыты все дороги, но страшно ступить хоть на одну из предложенных: назад уже не воротишься никогда.

Саша все еще не могла назвать просторную комнату своей, а квартире на набережной только предстояло перейти в единоличное пользование семьи профессора Ланского. Конечно, сейчас гордая и статная Александра с уверенностью, но по большому секрету, могла сказать любому: эта комната хранит столько тайн и историй, что вам, любезный, и не снилось! Если бы комнату можно было назвать другом, она непременно сделала бы это.

Но тогда девочка помедлила и подошла к окну: такой поразительно большой и чужой город, пугал и завораживал. В Петербург она приезжала два года назад, когда отец только устраивался в тот институт, но сейчас впервые четко осознавала и не могла осознать до конца, что это ее дом.

— Саша, что же ты, еще не готова? — Возмутился Виктор Леонидович, быстро входя в детскую.

Она спешно развернулась и, восторженно улыбаясь, выбежала из комнаты, едва не зацепив локтем отца. В те годы они с Виктором Леонидовичем еще ладили, он ласково звал ее «мой львенок», а она стремилась проводить с отцом так много времени, что к пятнадцати годам смертельно от него устала и видеть его не хотела вовсе.

Несмотря на то, что возраст ее подразумевал умение держать себя в руках, Саша делала это с величайшей неохотой. Наспех накидывая пальто, она уже предвкушала, как чудесно проведет целый день вместе с отцом, которого не видела несколько месяцев.

— Что же, папенька, теперича вы не готовы! — расхохоталась она, готовясь выпорхнуть на улицу.

Постучись лакей Алешка секундой позже и он наверняка бы получил дверью по лбу, но ему несказанно повезло, дверь распахнулась всего лишь в опасной близости от его носа. На пороге стояла пухлощекая девчушка:

— Простите, вы к нам? — она улыбалась, отчего глаза ее, обычно крупные, едва просматривались.

— Добрый день, барышня, я к профессору Ланскому. — отчеканил тот.

— Прошу простить, но отец сегодня не принимает. — нахмурилась Саша, чувствовавшая, что ее прогулка с отцом вполне может отмениться.

— Саша, кто там? — профессор вышел, отодвигая дочь назад, как в дальнейшем он будет делать весьма часто: — а, это вы, Алексей. Что-то стряслось у князя? — Он поправил очки, которые ему еще были не нужны, но добавляли солидности.

— Да, Виктор Леонидович, не серчайте, что отрываем в выходной, но госпожа очень просили прийти… — парнишка потупился. Профессора Ланскова не боялись только глупцы и Саша, а перенести его вечно строгий взгляд было по силам единицам и Саше.

Девочка уныло подняла взгляд на отца, окончательно убедившись в том, что прогулки не будет. Он всегда ставил работу на первое место, это могло сколько угодно раздражать, но изменить этого никто не мог. В целом, маленькая Саша еще не знала, как кстати будет ей вечная загруженность отца несколькими годами позже.

— Львенок, — серьезно посмотрел на нее Виктор Леонидович, — нечего хмурить брови. Мы заедем в дома Трубецких, а затем погуляем.

Саша лишь снова вздохнула и пожала плечиками, а что она могла на это сказать?

Дом семьи Трубецких едва ли можно назвать домом. По сути, это — дворец и даже статус сей носил, но все домашние, лукавя, звали его не иначе как Дом. Впрочем, если приглядеться внимательнее, становилось очевидно, что дворец медленно, но неумолимо теряет свой роскошный лоск.

Сашу усадили в гостиной и вручили чашку чая. Она точно не знала как долго могут проходить отцовские приемы, поскольку, до сего дня, с собой ее никогда и никуда не брали. Трубецкие, конечно, как и Ланские, жили на набережной, но на более роскошной, с более внушительной историей, с большим количеством слуг. Саше никогда прежде не приходилось бывать в столь больших жилых комнатах, оттого, сидя на бархатном диване она чувствовала себя так же некомфортно, как в поезде, который вез ее одну-одинешеньку в столицу.