Расколотые искры - страница 4

***

Саша раздраженно швырнула колечко в дальний угол чердака, а затем смяла и отправила в том же направлении рубашку: она потеряла кошелек. Наверняка выронила, когда врезалась в того симпатичного парня. Потом в немилость упали брюки: какая же она идиотка, что не спросила даже имени, а все потому что позерничает много, ведь так по-книжному уйти, оставив вокруг себя ореол загадочности!

Внезапно, Саша услышала, как внизу приоткрылась дверь. Кто-то входил в ее спальню, из которой выходить узнице запрещено. Дело дрянь. Лихорадочно натягивая домашнее платье и спрыгивая в чулан, Саша молилась, чтобы незваный гость покинул ее территорию, и она могла прикинуться спящей.

— Виктор Леонидович, Саши нет… — доносилось из-за приоткрытой двери.

— Что за девчонка?! — заорал отец, по шагам становилось очевидно, идет он не с благими намерениями.

Не дожидаясь инквизиции и экзекуции, Саша нырнула в кровать и, когда дверь агрессивно отворилась, девушка высунула нос из-под одеяла:

— Papa, что-то стряслось?

— Ты здесь?.. — оторопел Виктор Леонидович, явно настроившийся на очередной скандал.

— Papa, неужели, вы думали, что меня может не оказаться в комнате? — невинно спросила Саша. — Мы живем на четвертом этаже, не прыгать же мне из окна?

— Вот как? — точно спросил тот, но вскоре решил, что нет больше поводов для недовольства дочерью, которая очевидно все уже осознала и сделала выводы. — В таком случае, Александра, у меня добрые вести для тебя, сегодня имел удовольствие общаться с княгиней Трубецкой, Аркадий был так любезен, что отправил приглашение на одно закрытое мероприятие, возможно, ты, наконец, сможешь отыскать хорошего жениха. В конце концов, бери пример с брата…

========== Два: назовем это аристократизмом ==========

Тьма позднего петербургского утра окутывала комнату. Саша уже не спала. Было у нее в душе волнительное и невероятно радостное предчувствие удачного дня. Кутаясь в одеяло, она рассеянно бродила по комнате, на находя занятия по душе.

— Глаша! — не в силах побороть желание вернуться на ярмарку, выбежала из спальни Саша. — Глаша!

— Барышня, проснулись? — удивилась горничная, привыкшая к тому, что хозяйка вечно затворничает.

— Да! Да! Скажи мне, papa ведь сегодня в институте? — она ухватила Глашу за руки и резво развернула, освобождая дорогу к парадной двери.

— Сами знаете, барышня, зачем же спрашиваете?

— Спрашиваю, чтобы сказать, что дома я сегодня появлюсь не скоро! — она рассмеялась и, подхватив пальто, выскочила на лестницу.

— Барышня, но Виктор Леонидович не велели вас выпускать! — попыталась воззвать к совести госпожи Глаша.

— Если что, скажи, я пытала тебя страшно! — разлетелся Сашин смех несколькими пролетами ниже.

Саша проморозилась на ярмарке почти до обеда, съела два леденца и запачкала подол красивого платья, которое совершенно не грело. В конечном счете, израсходовав весь оптимизм на обогрев себя, девушка с досады топнула ножкой и покатила к дому. Каждое ее движение стремилось разрушить раздражающе скользкий лед, каждый бугорок или скол вызывали раздражение, а каждый осколок льда, попадавшийся у нее на пути, объявлялся врагом народа и приговаривался к агрессивному пинку.

— Александра, это вы? — неожиданно раздался самый долгожданный голос.

— Это я? — она смутилась, обернулась в сторону говорящего, смутилась еще сильнее и, по инерции, пнула еще одну льдинку.

— Не думал встретить вас так скоро. — спокойно продолжал Алекс, наслаждаясь растерянностью девушки.

Сложно сказать от чего именно пылали Сашины щеки сильнее: от мороза или волнения. Она подняла глаза на собеседника и посмотрела на него с укоризной: не ожидал встретить? А она вот ожидала и потратила все утро на его поиски!

— Я хотел вернуть, — он протянул черный мужской кошелек, — полагаю, вы вчера обронили.

Юноша вновь двигался как-то скованно, будто каждый сустав в нем работал отдельно, и он мог запросто шевелить лишь руками, не задействуя всего остального тела.

— Какая удача! — всплеснула руками девушка. — Всегда знала, что мир не без добрых людей! Благодарю, вы дважды мой спаситель. — Саша всегда ставила ударение на последнее слово предложения, от чего интонация ее казалось вечно восторженно-удивленной.