Расплата - страница 22
Дождь захватил Василия у небольшого хуторка Светлое Озеро. Полил сразу, как из ведра.
С крылечка крайней избы послышался игривый женский голосок:
– Скорей, скорей, комиссар, сюда!
Василий кинулся к спасительному крылечку. И – остолбенел, не решаясь поднять ногу на ступеньку. На крылечке стояла молодая красивая женщина и улыбалась.
Он в нерешительности остановился у порога, прижимая левую руку к боковому карману, где лежал его новый документ.
– Да что ж ты стоишь, чудак, мокнешь? Заходи, не бойся. Бандитов нет. В доме давно уж мужиком не пахнет! – И засияла улыбкой... Выставила ладошку под падающие с крыши струйки воды.
– Спасибо, барышня, – ласково сказал Василий, поднимаясь на крыльцо.
Она стряхнула с руки воду и вдруг громко рассмеялась. Василий покосился на нее, потом осмотрел свою одежду, – может, над ним смеется?
А она то затихнет, то снова хохочет.
– Чего чудного нашла? – недовольно спросил он.
– На барышню еще похожа? Спасибо, парень. – И снова расхохоталась.
Василий осмелел, улыбнулся:
– А что, разве не барышня?
– Два года, как вдова... Мой муженек на фронте оставил голову.
Василий украдкой рассматривал ее лицо, На тонком прямом носу – царапинка. Длинные густые ресницы. И Василий почему-то решил, что именно эти ресницы, беспокойно взлетающие вверх, больше всего украшают ее.
Дождь припустил еще сильнее, еще громче забарабанил по железной крыше.
– А я тебя, комиссар, где-то видела. Ты чей? – И повела покатыми узкими плечами.
– Какой я комиссар? С фронта домой иду... в Кривушу.
– В Кривуше я никого не знаю, а вот тебя видела где-то. – И задумалась, снова набирая воды в ладонь.
– Не во сне ли? – пошутил Василий.
– А может, и во сне...
Почувствовав на себе мужской взгляд, веселая хозяйка смутилась. Ее маленькая рука поправила что-то на груди, потом скользнула по крутому тугому бедру.
– А ты что, городская, что ли? – спросил Василий.
– Мать была городская... барыня. А отец мужик, а я мужицкая дочь.
– Как же так случилось? – недоверчиво улыбнулся Василий.
– Коль узнать хошь, к отцу сходи, спроси. – Она отошла от столбика.
– Барыня не барыня, а на городскую похожа, – тихо сказал он.
– Чем? Ну, чем? – В ее голосе были и любопытство и задор.
– Вон и ручки маленькие, и так... все не сельское.
Она засмеялась, запрокинула голову, словно подставляя губы для поцелуя.
– Ручки! На, посмотри эти ручки! – Она приблизилась, обдав Василия запахом парного молока. На ладошках он увидел жесткие бугорки мозолей.
– Мать, может, и вправду барыней была, а я простая крестьянка. В сельскую школу только два года ходила, а теперь с теткой навоз ворочаю и в поле одна управляюсь. Вот те и ручки! – сердито заключила она, будто пожалела, что разоткровенничалась перед чужим человеком. Потом отошла на прежнее место, набрала в обе ладошки падающей с крыши дождевой воды и, заигрывая, плеснула в сторону Василия. И – странно! – небо вдруг посветлело, словно она промыла водой кусок стекла. Дождь свалился куда-то за ригу, упал там и затих. Над озером засияла радуга.
– Как тебя зовут?
– Соня.
Хотел назвать себя, передумал. А она не спросила. Смелая, а не спросила. Значит, и не надо. И вообще, дурь в голову лезет... Домой, домой скорее!
Он взглянул на радугу, поправил френч:
– Ну, спасибо, Соня, за привет, за веселый разговор. Домой спешу.
Она ничего не ответила. Василий сошел с крыльца, оглянулся.
– Ой, подожди! Подожди! Вспомнила! У Кульковых, в Падах, на стене карточка! Ты не родич Насте?
– Настя моя сестра.
– А моя хорошая знакомая. Я у них часто бываю.
– До свидания, тороплюсь я. – И, как бы сопротивляясь чему-то в себе, добавил: – Жена ждет, сынишка. Три года их не видал.
– Попей кваску на дорожку, как тебя...
– Василий.
– Да, да, Василий... вить мне Настя говорила. Память девичья. Постой, квасу принесу.
Василий выпил квас, ласково посмотрел на Соню и пошел прочь.
У мостка Василий оглянулся. Соня все еще стояла на крылечке и прощально махала рукой. Он тоже поднял руку...
Когда хуторок спрятался за раскидистой ветлой, Василий остановился, покачал головой, пожал плечами. Конечно, блажь в голову лезет. Скорей Машу увидеть, Мишатку!