Расплата - страница 28
– Стакашков у нас нету. Не напасешься их. Железо-то, оно попрочнее. – Юшка налил в железную кружку кровяно-красной жидкости и подал Василию.
Авдотья поставила на стол вареную картошку, достала из печки противень с пышками и, набросав их в фартук, тоже поднесла к столу:
– Ешьте, дорогие мои, от всей души старалась, да только мука-то таперича грубая.
– Ничаво, крестьянский желудок подкову перетрет, – пошутил Юшка.
Василий выпил с Машей пополам, взял пышку. Юшка налил себе немного, глотнул одним махом, крякнул. Потом подал Авдотье и принялся затыкать бутылку:
– А это Захару с Василисой. С собой возьмете.
Авдотья подняла кружку:
– Я и без вина, детки, пьяная, только для такого дорогого гостя выпью всё до дна!
– Пей, мама, пей. Сладкое вино, как причастие, – весело сказала Маша.
Авдотья выпила, утерлась фартуком:
– Может, лошадка выручит нас из нуждишки да из долгов. Земля таперь есть, а своя земля и в горсти мила. Только вот Юхим мой колготной да непутевый. Скажешь ему: давай долги сочтем, а он: э, мать, чаво их считать-то! На том свете угольками расплачусь со всеми!.. А таперь с конем извел нас... На печке, где спит, проломал стенку и стекляшку туды вставил. Ночью фонарь со свечой вешает у лошади и смотрит в ту стекляшку. Среди ночи Паньку будит: «Панька, а Панька! Что-то мерин всхрапнул. Не заболел ли? Подь глянь!» Бежит малый, а вить поспать охота, с улицы стал поздно приходить. – Авдотья, захмелев, разговорилась, а Юшка, склонив голову набочок, смотрит на нее добрыми детскими глазами и, старательно разжевывая пышку, смеется над ее словами.
Василий следит за тестем. Вон его жилистые, сухие, узловатые руки... Сколько они переделали дел для других? Сколько стерлось на этой коже мозолей? И чем только жив этот человек? Ведь, кажется, в доме давно уже шаром покати, а дни бегут, и жив Юшка, да еще и шутить не перестает.
И вспомнился Василию берег Дона под Воронежем, где стоял он со своим полком... Сухой горячий песок... Из него, казалось, и расти-то ничто не может, но зеленовато-сизые огоньки чабреца видны по песку. Сухие, корявые корни пластаются, уходя глубоко в землю: это они достают оттуда по капельке сок для душистых зелено-сизых цветочков...
Что нужно Юшке для счастья? Чувство справного хозяина? Лошадь, корова, крепкие саманные стены? Да, всего этого с избытком хватит на его сегодняшнюю мечту. Но Ленин хочет сделать Юшку хозяином России, а не хозяйчиком клочка земли с ветелкой на канаве. Он видит батраков в авангарде огромной армии крестьян, переделывающих жизнь деревни. Сколько потребуется лет, чтобы поднять Юшку до такого сознания, чтобы вырвать его из темного мужицкого царства жадности, равнодушия и набожности? Ох, нелегко будет это сделать!
Прежде чем пойти в сельсовет, Василий зашел к Андрею Филатову.
На завалинке сидел отец Андрея – Семен Евдокимович, сутулый богатырь грузчик, некогда таскавший на спине по двенадцати пудов.
– К Андрюшке? – хрипло спросил Семен Евдокимович, кашляя. – Он к Мычалиным побежал. Позгоди.
Василий сел рядом.
– Как же вы, дядя Семен, власть Потапу отдали?
– А кто ее отдавал?.. Сам взял. Мне, што ли, ее, власть-то? Я буквы ни одной не знаю. И все так. Вот и оказалось: власть-то никому не нужна. Мужику не власть – земля нужна!
– А Потапу она зачем, власть-то?
– Кто ж его знает. Для почета, знать. Он любит почет. И Сидор любит.
– Эх вы, темнота! Ведь мы коммуну с вами должны создавать. – Василий сердито раздавил сапогом окурок, встал. – Некогда мне ждать, дядя Семен. Скажи Андрею, чтобы в Совет шел.
В сходной избе сидели Потап и Сидор. Василий, не глядя в сторону Сидора, подошел к председателю:
– Где бумага из Тамбова?
– У меня она, – послышался голос Сидора. – Ты што же, не опознаешь меня аль здоровкаться не хошь?
– Стало быть, не хочу... с контрой не знаюсь.
– Это кто контра? – привстал с лавки Сидор. – А ты знаешь, мы с Потапом – советская власть? Опчеством выбраны!
Василий резко повернулся к Сидору, сунув руку в карман:
– А ну сядь, кулацкая власть! Сынок твой восстание в Тамбове поднимал, холуем у генерала был! А ты тут командуешь?