Расплата - страница 8

Она сдерживалась, но по голосу было слышно, что и она готова сорваться. Похоже, один он не потерял головы — но так оно и должно быть, ведь он собирается стать летчиком. В полете часто попадаешь в сложные ситуации: когда, например, из центра циклона, где нет ветра и сияет солнце, приходится выбираться в клокочущую вокруг непогоду, потому что иначе кончится бензин, а тогда уж не спастись…

Слышно было, как по набережной подъезжают несколько мотоциклов и автомобиль, вдалеке, приближаясь, ревели моторы тяжелых грузовиков. Пока еще все было в порядке; что, в самом деле, произошло — кроме того, что Петера не было в доме? Как вообще могло что-то произойти?

Но тем не менее что-то происходило. Заскрежетали тормоза, раздались отрывистые немецкие команды, загрохотали подбитые железом сапоги солдат, спрыгивающих на мостовую. Яркий свет метался в щелях между шторами. Антон на цыпочках приблизился к окну и увидел солдат с ружьями и автоматами, мотоциклы, грузовики, полные солдат. Подъехала армейская «скорая помощь», из которой вытащили носилки…

Он рывком закрыл шторы и обернулся.

— Они тут, — сказал он.

И сразу же в дверь заколотили прикладами ружей, с такой силой, что он понял: сейчас случится что-то ужасное.

— Aufmachen! Sofort aufmachen![8]

Антон бросился в столовую. Мать вышла в коридор и крикнула дрожащим голосом, что не может открыть, потому что потерялся ключ, — но тут дверь отворилась сама, грохнувшись о стену прихожей. Антон слышал, как посыпались куски разбившегося зеркала — того самого, в резной раме с деревянными слонятами, висевшего над маленьким столиком на витых ножках. И сразу повсюду — в коридоре и в комнатах — появились вооруженные солдаты в заиндевевших касках, слишком много солдат для их дома. И дом сразу стал чужим. Ослепленный фонарем, Антон загородился рукою от света; из-под руки он видел сверкающую у кого-то на груди бляху Feldgendarmerie[9], продолговатый барабан противогазной сумки на ремне, сапоги, облепленные снегом, на лестнице и над головой у Антона тоже топали сапоги. В комнате появился человек в штатском. На нем было черное кожаное пальто до пят, на голове — шапка с опущенными наушниками.

— Papiere vorzeigen! — закричал он. — Schnell, schnell, alles, alles![10]

Стейнвейк встал и выдвинул ящик буфета, в то время как его жена сказала:

— Wir haben nichts damit zu machen[11].

— Schweigen Sie![12] — рявкнул немец. Стоя у стола, он кончиком указательного пальца захлопнул книгу, которую читал Стейнвейк. — Ethica, — прочел он на обложке, — more geometrico demonstrata. Benedictus de Spinoza. Ach so! — сказал он, поднимая глаза. — Solche Sachen liest man hier. Judenbücher! — И крикнул, повернувшись к г-же Стейнвейк: — Gehen Sie mal ein paar Schritte hin und her[13].

— Что я должна делать?

— Hin und her gehen! Sie haben wohl Scheisse in den Ohren?[14]

Антон увидел, что его мать, дрожа всем телом, стала ходить взад и вперед. На ее лице застыло растерянное, как у ребенка, выражение. Немец направлял на ее ноги фонарь, который держал солдат, стоявший рядом.

— Das genügt[15], — сказал он наконец; лишь много позднее, уже учась в университете, Антон узнает случайно, что по походке его матери немец пытался определить, не еврейка ли она.

Стейнвейк стоял, держа документы в руках.

— Ich…[16]

— Nehmen Sie gefälligst den Hut ab, wenn Sie zu mir reden![17]

Стейнвейк снял свой котелок и повторил:

— Ich…

— Halten Sie das Maul, Sie verjudetes Dreckschwein![18]

Мужчина просмотрел паспорта и удостоверения, потом оглянулся:

— Wo ist der vierte?[19]

Г-жа Стейнвейк хотела что-то сказать, но муж опередил ее.

— Mein älterster Sohn, — сказал он дрожащим голосом, — aufgebracht von dem schauderhaften Ereignis, hat, ohne zich zu verabscheiden, jäh die elterliche Wohnung verlassen, — und zwar in jener Richtung[20]. — Он указал шляпой в сторону «Дома Удачливых», где жили Бёмеры.

— So, — сказал немец, засовывая документы себе в карман. — Hat er? Jäh, nichtwahr?[21]

— Allerdings[22].

Мужчина кивнул головой на дверь.

— Abfuhren[23].

Все происходило теперь очень быстро. Не разрешив ничего взять с собою, даже надеть пальто, их вытолкали из дому. На улице стояли вперемежку мотоциклы, серые легковые машины и военные грузовики, пляшущие лучи фонариков освещали людей в военной форме, слышны были команды. Некоторые солдаты держали на поводке собак. «Скорая помощь» уехала, на дороге остался только велосипед Плуга. И большое красное пятно на снегу. Антон услышал вдалеке приглушенные звуки выстрелов. Он почувствовал, что рука матери ищет его руку, и увидел ее помертвевшее, застывшее от ужаса лицо. Отец был снова в шляпе и смотрел в землю, как всегда при ходьбе. А душа Антона наполнялась кощунственной благодарностью за всю эту возню, всю эту деятельность после многомесячной гробовой тишины. Может быть, его гипнотизировали яркие снопы света, поминутно падавшие на лицо, но наконец-то, наконец что-то произошло!