Расплата. Яростное безумие - страница 3

— Васю убили, — сказала она коротко и зарыдала в трубку.

— Как убили? — не сразу поверил я. — Кто убил?

— Откуда я знаю, — сквозь рыдания ответила Лариса. — Убили. Приезжай. Ты можешь приехать?

Я опустил на секунду трубку. Вот тебе и раз… Слишком это было неожиданно. Хотя кто же предупреждает заранее о таких вещах?

— Так ты приедешь? — опять спросила она.

Я услышал ее голос и поднес трубку к уху.

— Конечно, приеду, — сказал я. — Только ты объясни, пожалуйста, что случилось.

— Приедешь — узнаешь, — ответила она и как будто хотела положить трубку.

— Это несчастный случай? Что-нибудь с машиной? — спросил я все же, но Лариса явно не была склонна вдаваться в объяснения по телефону.

— Нет. Его убили по-настоящему, — сказала она.

По-настоящему — это значит, что не несчастный случай. Это понятно.

— Я приеду завтра, — сказал я раздельно в трубку. — Ты будешь дома?

— Я буду тебя ждать, — сказала она. — Нужно ехать опознавать тело, а я одна боюсь. Приезжай, пожалуйста. — Она опять заплакала.

Связь прервалась. Наверное, на моем лице все было написано, да и слова «убили», конечно, тоже были услышаны. Зина и помощник по труппе, оцепенев, сидели напротив меня и смотрели молча во все глаза.

— У вас какое-то несчастье? — спросила наконец Зина дрожащим голоском.

— У вас случилось несчастье? — в свою очередь спросил помощник по труппе. — Ваше лицо…

— Не у меня, — почему-то машинально ответил я, уставясь в одну точку, — у моего брата. — Потом спохватился, какую глупость я сказал, и добавил: — То есть у меня, конечно. Несчастье случилось у меня. У брата уже все в порядке. С ним больше несчастья не случится. Его убили.

— О Боже, — хором сказали они оба и одновременно встали. Хором сказали, хором встали. Все как в театре… То есть мы ведь и есть в театре.

— Вам нужно ехать, — сказала Зина решительным голосом, и голос ее стал вновь таким же жестким, каким бывает по внутренней трансляции: — Билет до Петербурга?

Я кивнул. Голоса доносились до меня как сквозь туман и перед глазами тоже все расплывалось. Какой ужас, подумал я. Какой ужас…

— Сейчас я пришлю к вам Зиновия Ароновича, — сказала Зина, и они вместе с помощником по труппе выскочили в коридор.

Я остался один. Медленно обвел глазами стены кабинета. Вот висят фотографии над столом. Много разных, но среди них есть и одна, где мы сняты с Василием. Он — мой двоюродный брат. Но у нас обоих нет родных братьев, так что мы часто говорили полушутя, что за неимением родных братьев двоюродные тоже считаются родными…

Мы даже профессию получили почти одну и ту же. Только я стал режиссером, а он — театральным критиком. Василий младше меня на пять лет. Значит, ему сейчас тридцать. Должно быть тридцать. Теперь ему уже не тридцать, подумал я. Теперь он шагнул в вечность…

Мы могли бы учиться вместе в одном институте, только на разных факультетах. Так бы и получилось, если бы не эти пять лет разницы. Так что в том году, когда я закончил институт, он только поступил на свой театроведческий факультет.

А я в тот же год поехал по городам и весям нашей страны ставить спектакли. Сначала постановка в Орле, потом — в Липецке… Затем меня занесло в Кемерово, оттуда — в Барнаул. И так далее, как у всякого «очередного» режиссера, который мотается с постановками. Не то чтобы это была тяжелая жизнь, нет. Многим нравится. Но для этого нужно иметь соответствующий характер. Так сказать, цыганскую натуру. Перекати-поле. Тут пожил, поставил, заработал. Там пожил, поставил, заработал… Вот так и ездишь по стране, живешь в гостиничных номерах и оставляешь по пути своего следования в городах свои спектакли, брошенных случайных женщин и иногда, наверное, детей, про которых не знаешь, твои это или нет…

Есть десятки режиссеров, которым такая жизнь по душе. Мне же она наскучила довольно скоро, и я захотел осесть. Москва и Петербург были не для меня. «Очередным» режиссером я больше быть не хотел, а главным меня бы никто не сделал. Конкуренция слишком большая. Приличных театров мало, и в них сидят главные режиссеры-зубры. Или волкодавы, что точнее. И никого они не пустят на свое место. Хоть они и старые, но до смерти своих постов не бросят. И вокруг каждого такого уже вьется десяток орлов-очередников. И все ждут его смерти, чтобы попытаться занять его место. Одному повезет… Как поется в старинной пиратской песне: «Двенадцать человек на сундук мертвеца…» Так что зацепиться в Москве и Петербурге я и пытаться не стал, не могу унижаться. Тем более если это унижение почти бесперспективно.