Распорядок агонии - страница 17

Оптимизм приободрился и ткнул пальцем в закинутую на спину сумку. Дескать, фляга с водой, зелья и огниво при тебе. Я щёлкнула его по носу вопросом: а дрова? Где-то впереди зашлась смешливым стрёкотом Рах, а я сдула с губы едучую горстку слёз и продолжила борьбу за выживание.

Тоннель то сужался до пресмыканий на брюхе, то возвращал меня в млекопитающее состояние на четыре конечности. То радовал чем-то вроде песочка под ладонями и коленками, то огорчал колкими камушками. То пугал, то провоцировал новый виток пофигизма, но продолжал неуклонно спускаться всё ниже и ниже. Хоть сыростью не мучил, и то хлеб. Но, больше всего вдохновляло присутствие Рах, разбудившей меня и насильно заставившей двигаться. Там, где нет надежды на прочих живых, лайсак непременно тебя отыщет и выведет.

Лайсаки могли спорить с тобой, пренебрегать твоими интересами и насмешничать над твоими намерениями, но никогда не лгали – что да, то да. И если Рах так легкомысленно щебетала, носясь туда-сюда, значит, она уверена в наличии выхода в той стороне, куда мы не входили. Нужно только потерпеть и доползти до него, хотя бы ради того, чтобы убедиться в её правоте. Жаль, конечно, что воды больше нет, еды нет, и мозги почти кончились, но Рах непоколебима: ползите и обрящете. Я очень старалась, если не ради обещанного ею результата, так хотя бы для того, чтобы не околеть окончательно.

Правая рука достигла болезненного состояния левой и вскоре заняла лидирующие позиции. Обезболивающее зелье Мероны из деревянной баклажки здорово выручало, но и его не получится растянуть, как оптимизм, от которого уже подташнивало. Нудное путешествие изредка разнообразили спуски в ямы, перед которыми семафорила Рах. Или заковыристые изгибы стенок с острыми краями. Пару раз я прилегла подремать, но мой цербер не позволял расслабляться.

Состояние отупения приходило раз пять или двенадцать. Истеричное веселье только разок, страх ни разу, а злость дважды, когда я особенно чувствительно не вписалась в поворот. Благополучно избежала только отчаянье. Когда мы выкатились в громадную пещеру с красивым озером посередине, о ней я догадалась лишь по внезапной слепоте, подаренной тускловатым, но всё же настоящим светом.

В которой я познала бога…

И не поверила глазам своим

Лучше всех мою нынешнюю жизнь описала когда-то Зинаида Гиппиус, в том «Серебряном веке», когда все носили мозги набекрень. У нас с этой тёткой одна проблема с богом на двоих: мы обе считаем, что люди призывают Господа, дабы он явился и успокоил, дескать, грех ваш и не грех вовсе. А коли всё-таки грех, так не переживайте: прощу за то, что вспомнили обо мне и позвали. А ей – кручинилась эта непростая русская женщина – некуда позвать Бога, потому как она путешествует. Мне в таком случае вообще пристало удавиться: я не путешествую, а таскаюсь поневоле. И это тем больней, чем острей я ощущаю, что приход второй молодости оказался каким-то… неудалым.

– Невероятный экземпляр бродячего растения, – стукнуло меня по голове чужим голосом. – Не устаю поражаться всем направлениям человеческой деградации.

– Фыр-фыр-фыр! – укоризненно попеняла Рах неведомому насмешнику.

Я попыталась протереть глаза деревяшками в грязных перчатках. Ни черта не получилось. Зато, едва опустила негодные конечности, кто-то вцепился в кончик среднего пальца и потянул прочь перчатку. Рукам сразу стало легче – даже пальцы чуток согнулись. Я приоткрыла глаза и сквозь ресницы глянула в ту сторону, откуда надо мною издевались.

 Дедушка сидел у самой кромки воды и на небольшом костерке кипятил воду в блестящем… чайничке изящной формы. Приглядевшись, поняла, что тот стоит на треноге внутри аккуратного каменного очага. Проснулся нос: от чайничка потянуло так вкусно, что я с грохотом сглотнула.

– Потерпи, – вежливо попросил дедушка. – Ему нужно немного настояться. И тогда я угощу тебя дивным напитком, который в этом мире существует только здесь.

– Где здесь? – совершенно естественно отреагировал мой остекленевший мозг.

– Здесь только одно здесь, – ответил дедушка, и мне сделалось не по себе.