Расшифровано временем - страница 13

Соты были запечатаны, пахуче дышал темный воск. Белов разламывал его зубами, высасывая душистые капельки меда. Покончил он с этим быстро, на ходу. И пока огибал поляну, на которой прежде, видать, была пасека; все надеялся найти еще ульи, однако тот, первый, был и последним…

И снова он шел вдоль просеки, уже по другой стороне поляны, облизывая липкие от меда губы. Все острее и беспощадней, о чем бы ни думал, свербила мысль о еде; сосредоточивала на себе, будоражила воспоминания, связанные с нею. «Сколько же я еще смогу?» — думал Белов, вслушиваясь в себя, чувствуя, как во впалом животе холодно перекатывается голодная боль…

Машину он увидел на самом повороте просеки. От неожиданности остолбенел, судорожно, сухим горлом вдохнул сразу загустевший воздух. Машина была наша — «эмка». Замерев за кустами, Белов ждал, как показалось ему, очень долго, но никто не появлялся. Разглядывая машину из своего укрытия, он заметил, что скаты осели до дисков, из-под передних колес вытянулась темная лужа масла, и, уверившись, что машина брошена, пошел к ней. Спущенными были все четыре ската. Видимо, перед уходом люди просто расстреляли их; на крыльях виднелись пулевые отверстия; очередью изрешетило радиатор; ухитрились как- то пробить и картер. Белов заглянул внутрь. На заднем сиденье валялась кожаная куртка, карманы ее оказались пусты, на подкладке под внутренним карманом — бурое пятно засохшей крови.

Белов снял подушку сиденья, под которой обычно шоферы держат свое, особое хозяйство, и взгляд его обрадованно заметался — так много тут было всякого добра: брезентовый чехол с инструментом, банка с солидолом, пакля, банка с гайками и шайбами, аккуратно сложенный танкистский комбинезон, офицерская полевая сумка, не из кирзы, а еще довоенная — из толстой, как ее называли, «спиртовой» кожи, что так хороша на подметки, выскобленный до блеска плоский немецкий котелок с крышкой, тугой сверток в белой тряпке. Белов, торопясь, стал разворачивать его, почему-то решив, что в нем-то и есть съестное. В свертке же лежал по-складски густо смазанный здоровенный маузер, но коробка магазина была пуста, патронник — тоже. В полевой сумке он нашел облезшее зеркальце, опасную бритву, помазок, кусок мыла, а в тугих гнездах торчало два обломанных карандаша. Зато в нижнем, надколенном кармане комбинезона обнаружился начатый брикет пшенного концентрата.

Воду Белов заметил метрах в ста от машины в бочажине, у которой, журча, змеился тоненький и короткий родниковый ручеек. Набрав сушняка, Белов сложил его крест-накрест неплотной кучкой, среди инструментов отыскались напильник и старый перочинный ножик с двумя лезвиями, одно, правда, оказалось сломанным у основания. Намотав на длинную ветку паклю, он опустил ее в горловину бака и, вытащив уже пропитанную бензином, сунул в сушняк.

Поискав у родничка, Белов принес несколько небольших голышей, вытер о шинель и, примостив около пакли, начал чиркать напильником. Но искр не было. Долго и терпеливо возился он, меняя камешек за камешком, пока не отыскал нужный, выметнувший из-под напильника россыпь искр.

Веселый огонь шевельнулся в пакле, побежал по веточкам, извиваясь, будто отыскивая наиболее сухие места на них. Белов протянул руки к огню, пошевелил пальцами, вдохнул ноздрями горьковатый, отозвавшийся тоской дым…

До сих пор он все делал не торопясь, трезво, расчетливо, вроде забью о голоде, боясь спешкой что-то непоправимо испортить. Теперь же, когда в котелке булькало и легкий пар касался его лица, заторопился. Что-то дрожало внутри. Выструганной, как лопатка, широкой плоской деревяшкой он часто помешивал кашу, обжигаясь, нетерпеливо пробовал, заранее остро, до дурноты чувствуя ее вкус. Когда же, наконец, каша показалась ему готовой, он начал есть, почти ничего не ощущая, торопливо глотая большие горячие комья. Потом стал сдерживать себя, кашу подолгу держал во рту, жевал медленно, чтоб растянуть удовольствие и не повредить отвыкшему от горячей пищи желудку.

Съел он полкотелка и устало отодвинул его, хотя мог, конечно, умять весь, но пересилил себя, помня, что остатком должен будет перебиваться бог весть сколько еще времени.