Рассказы - страница 16
— Она же там работает три года?
— Мало ли что работает, а все чужая сторона. Да и заведено так: родной дом покидает.
— Не умею я реветь, — испуганно говорит Галя, — да и Петя не велел.
— Мало ли что не велел, а пореветь надо хоть не много. По-твоему, расписались в сельсовете — и все тут? Какая же это свадьба!
— Не умею я реветь! — повторяет невеста.
— Ничего, девушки помогут. А то молодицу нашу по зовем, у нее слезы сами текут и голос подходящий. Ей реветь не привыкать.
— В загсе были?
— В сельсовете были, как же. Сразу после сватовства съездили. Все по-хорошему. Только ведь что в сельсовете? Расписались — и дело с концом. Никакой красоты.
— Жених приезжал сюда?
— Два раза приезжал. Сначала со свахой, с теткой своей, а потом с суслом, один. Когда сусло поспевает, же них берет бутылку сусла от своего пива и привозит к невесте. А у невесты наливают ему в ту же бутылку своего сусла и договариваются, в какой день ему за невестой приезжать. Наш Петрован даже пиво складывать нам помог.
— Каков жених-то? — спрашиваю.
— Ничего парень, парень как парень. Худощавой! Брови белые. В армии уже побывал — и ладно. Какие нынче в деревне женихи пошли? Все норовят уехать да жениться где-нибудь на стороне, на городах. — Мария Герасимовна задумывается и добавляет: — Ничего парень! Высокой!
Когда Галю просватали, она сняла мерку со своего жениха и две недели сама, и ее мать, и тетя, старушка из соседней деревни, до самого дня свадьбы шили так называемое приданое. Кое-какая мануфактура была заготовлена заранее, недостающее закупали в последнее время. Дирекция льнозавода дала девушке отпуск и месячную зарплату в пятьдесят рублей: все-таки передовая работница. Мать выложила свои многолетние сбережения. Приданое — это и новая одежда невесты, и белье для жениха, и подарки всей жениховой родне: рубашки, фартуки, носовые и головные платки, табачные кисеты.
Кофточку и новое платье на невесте после сватовства порвали ее подружки. Так заведено! Раньше жгли куделю на пряснице, ныне девушки не прядут, а обычай соблюсти надо. Кофточку порвали на заводе, а платье в родной деревне, куда она пришла, уже просватанная. Не по рвешь одежду на невесте — не бывать замужем подружкам ее. Бьют же стеклянную посуду на счастье!
Для приданого последней дочери мать отдала свой девический кованый сундук, который когда-то был до верху набит ее собственным приданым. Ныне, сколько ни старались, сундук оставался наполовину пустым, пока не догадались сложить в него и домотканые половики, и пару валенок, и даже ватник.
В день свадьбы задолго до приезда жениха собрались к невесте на кухню, в куть, как здесь говорят, ее сверстницы. Никакого намека на слезы пока не было. Разноцветные сарафаны с широкими сборками по подолу, кофты с кружевными воланами, сатиновые фартуки, шелковые и шерстяные полушалки шуршали, шелестели, и рябило в глазах. Только невеста была в простом ситцевом платьице: ее нарядят, когда поведут к жениху за стол.
Молодость умно справляла свой праздник.
— Девочки, дешевле десяти рублей не брать!
— За такую невесту можно и больше вырядить.
— Жених-то ведь не колхозник, раскошелится.
— За тридевять земель увозят, да чтобы за так!
— Только уступать не надо!
— Это какой дружка попадется. Ежели вроде нашего Генки, так с него голову снимешь, а он все равно зубы за говорит.
Пришел гармонист — паренек лет восемнадцати. Ему подали стакан пива, он немедля уселся на скамью и деловито заиграл. Так же деловито девушки запели первые частушки, которые должны были разжалобить невесту, помочь ей плакать. Начиналась так называемая вече ринка.
В самом углу, за спинами девушек, за разноцветны ми кофтами и сарафанами, укрылась невеста, счастливая, розовощекая, круглолицая, — ей пора плакать, а она никак не может начать. Рядом с ней сидит ее двоюродная сестра Вера, приготовившая платок и фартук свой, чтобы утирать слезы невесте, расставившая даже коле ни, на которые Галя должна падать лицом вниз. А невеста все не плачет.