Рассказы - страница 2

И в первую очередь на вас, господин префект. Я пригласил вас на свою свадьбу, и вы, прибежав в замок, рассыпались в комплиментах перед той, чье имя я получил без особых на то затрат (выгодное дельце, ибо дворянская частица дорого ценится при рекламе недвижимости). Вам-то уж было известно, что при всем ее лоске, который подавлял простых людей, она была глупа как пробка, да еще постоянно имела зуд в одном месте. Но вы у нас слишком галантный мужчина, чтобы опускаться от легкого флирта до гнусного разврата, как некоторые превращают светский коктейль в свинскую пьянку.

И вы, монсеньор, были осведомлены ничуть не хуже префекта о том, что Соланж готова переспать с первым встречным исповедником, – высшие чины всегда хорошо информированы. И оба вы знали, что большие состояния плохо пахнут, но это уже вопрос терминологии: только невежды называют грабеж грабежом, хорошо воспитанные люди говорят «дела».

Если бы судьба была справедливой, то оба наши состояния должны были быть конфискованы: первое из них было создано во времена национального благоденствия, когда винодел Савиньоль имел не больше прав на дворянскую приставку, чем какие-нибудь Ламбертены, а второе возникло в результате хитро задуманных махинаций под покровом снисходительных законов. Но наследница замка сочеталась браком с будущим депутатом! Вот когда тебе, префект, случилось нажраться до отвала, а тебе, епископ, благословить сию трапезу, как неуклонно поступают в таких случаях все вам подобные. Я смело завещаю пять миллионов тому, кто в ближайшие пять лет сможет указать свадьбу аристократки и миллиардера, где бы не присутствовали представители нашей подлинно республиканской власти и церкви бедняков. И поскольку ни одной живой душе не удастся извлечь сей перл из мутной жижи светской хроники, мои денежки пойдут в фонд строительства тюрем.

«Ну, вот ты и миллионер, – сказал я себе в один прекрасный день, –ты хорошо преуспел». Что же касается рогов, то их я приобрел еще до свадьбы, а потом носил всю жизнь, и если вы, моя дорогая, приняли мое безразличие за слепоту, значит, вы еще глупее, чем я думал. О, если бы вы хоть раз могли объяснить свою измену любовью! Но куда там! Мы обменивались лишь дежурными репликами. И когда вы, погрузив свой небесный взгляд в мой – мрачный, сказали то, что, как вам было известно, я и сам уже знал, то, что я принял в уплату за ваше имя, приданое и те преимущества, которые давал мне союз наших фирм, когда вы прошептали свое: «Барнабе, я беременна», я чуть было не прыснул и едва удержался, чтобы не ответить: «И я тоже». Воображаю, какую бы вы скорчили физиономию. Но нет, я поднес руку к губам, я тихо воскликнул: «Ах!» До чего же гнусная сцена!

Итак, Барнабе Ламбертен никому не оставит свое имя, ибо имя моего отца исчезло навсегда. Правда, это отнюдь не мешает Монике, которой отлично известно, как мало я виновен в ее появлении на свет, мило снисходить до своего отца - деревенщины– ни дать ни взять героиня Жоржа Онэ[4]. Эта очаровательная малютка унаследовала все добродетели мамаши, а у той их – кот наплакал!

Значительность моего посмертного дара Элен де Жувансель позволяет мне заявить с полной ответственностью: единственное, что заслуживает в ней пристального внимания, – это пара круглых, розовых, аппетитных ягодиц. Ей так и не удалось заставить меня поверить, что она получала со мной то наслаждение, какое изображала. Она прилагала, правда, большие к тому усилия, но мне незачем ее благодарить – я и так ей хорошо платил. Что же касается искренних слов любви, то я никогда больше не слышал их с тех пор, как мне исполнилось двадцать лет, – но эта история вас не касается, – и пусть Элен поостережется их произносить! А если она все-таки позволит себе такое кощунство, я разрешаю ее Флорану вкатить ей парочку оплеух – это его утешит, да и ее тоже.

Что же до вас, драгоценные мои избиратели...

За справедливым возмездием должна была бы последовать обычная порция фимиама...

...Вы, конечно, ждете финального тремоло – свобода, равенство, братство и прочее в том же духе. Подохнешь со смеху! Я уж не говорю о тех, кто подбирал крошки с моего стола, – о Бертело, о Монтескурах или о том господине, который научил меня вкладывать сотни в государственную казну с тем, чтобы они возвращались ко мне миллионами: я имею в виду мсье Мистрака, эту старую задницу...