Рассказы и эссе - страница 14

… Жаль, что роман не переведен на русский язык. Ничего, когда-нибудь переведут.

В общем, посидели мы около получаса. Вся набережная, а точнее, весь город собрался нас слушать. Старый писатель пил — бывай здоров.

<…>

И тут вдруг выясняется, куда они направляются: переводчица поинтересовалась, приличный ли человек товарищ имярек, назвав вдруг Гвидо Джотовича. Я-то пропустил вопрос ее мимо ушей, но все, кто были в чайхане, хором и наперебой стали живописать достоинства моего дяди. Дали понять писателю, что, не повидавшись с Гвидо Джотовичем, он не сможет считать, что познакомился с нашим краем. Представить, что Грэм Грин пропустит такой характерный персонаж, как Гвидо Джотович, так же невозможно, как то, что дядя пропустит такую важную птицу, как английский писатель. А я кстати вспомнил, что у дядюшки сегодня день рождения и мне надо быть у него по крайней мере к пяти часам.

Писатель и переводчица стали прощаться.

— Скажи ему, Репин, чтобы на стене расписался! — напомнил мне чайханщик.

Я передал Грэму Грину просьбу хозяина. Старик было отказался, но я подчеркнул, что это поможет нашему хозяину. Грэм Грин покорно взял фломастер и написал там, где ему указал чайханщик:

«Если это поможет нашему гостеприимному хозяину. Привет».

И расписался.

А протягивая мне визитку, Грэм Грин сказал такое, что я и не знаю, как и чем это объяснить: или он выпил много чачи, или же отвлекся на миг и забыл, где находится, потому что, по всеобщему утверждению, Сухум очень похож на городки юга Франции. Иначе неужели не ясно классику, отношусь ли я к той категории людей, которые путешествуют по загранкам, запросто заходя на огонек к Грэму Грину.

— Будете в Марселе — заходите без звонка! — вот что сказал он.

— Обещай, что зайдешь, как случишься в тех краях, — уже подсказывали мне.

Но тут на помощь то ли мне, то ли Грину, пришла переводчица. Заметив мое недоумение, она подтвердила кивком, что дело в чаче.

(рецепт который был открыт автором Грэму Грину)

Чача бывает виноградная или же фруктовая (яблоко, груша, хурма и т. д.). Виноградный жмых или же толченые фрукты кладутся в бочку и закупориваются кизяком. Затем ставятся в теплое место. Время, необходимое сырью для брожения, автор, к сожалению, открывать не вправе, потому что это есть основной секрет. После содержимое перемещают в большой казан с медной крышкой, закупоренный также кизяком (наиболее клейки и обладают герметизирующими свойствами буйволиные лепешки, применяются также коровьи, но не лошадиные и тем более, что само по себе очевидно, не овечьи или козьи шарики). Крышка соединяется с трубой, тоже медной, которая опущена (для охлаждения) в деревянное корыто. Все это подогревается на медленном огне. В результате первичный продукт, градусом не более 20–25, пригодный для употребления только самыми нетерпеливыми, стекает из трубы по соломинке (точь-в-точь как в роднике последнего отшельника Псху) в стеклянный резервуар, горло которого снабжено фильтром из древесного угля. По окончании первичного прогона начинается процесс вторичной очистки в том же механизме по тому же методу…

И только тогда получается бодрящий напиток крепостью от 50 до 70 градусов, покоривший сердце английского классика.

Такая же лошадка паслась тогда перед нашим домом, таким же летним утром, и рядом с ней на тонких ногах дрожал жеребёнок, такой же, а может быть он самый.