Рассказы из Пушкинского дома - страница 13
А первоисточником современного латинского шрифта стал шрифт антиква (то есть «древний»), возникший в эпоху Возрождения, в конце XV века. Ручную отливку шрифта впервые разработал около 1440 года И. Гутенберг.
Мардерштейг стремился возродить красоту первопечатных изданий, вернуть книге XX века достоинства, утраченные ею с развитием машинной печати. «Мастерская Бодони» находилась в нижнем этаже виллы, где стоял станок, почти такой же, как те, на которых в XV веке печатали первые книги. Мастерская именовалась в честь Джамбаттисты Бодони — его называли королем печатников и печатником королей. Он создал всемирно известные «благородные» шрифты. Шрифтом Бодони была напечатана первая книга Мастерской — «Новая жизнь» Данте.
Мардерштейг долго изучал работы разных мастеров. Строгий изысканный шрифт Франческо Гриффо — гравера XVI столетия и рисунки итальянских каллиграфов помогли художнику создать превосходную современную «антикву». Его шрифт получил название Данте.
Одновременно в Москве, также на основе шрифтов Гриффо и к тому же славянской кириллицы спроектировал великолепный шрифт В. В. Лазурский. Этот шрифт получил известность во многих странах под именем Пушкин.
Художники впервые встретились на Международной выставке книжного искусства в Лейпциге и оба поразились оригинальному сходству своих работ. В конце 1967 года Мардерштейг предложил художнику из России совместный труд: издание так называемой билингвы — русско-итальянского текста поэмы Пушкина «Медный всадник».
Встреча с Вероной была большой радостью для советского художника. В ее музеях хранились картины величайших мастеров живописи — Тициана, Пинтуриккьо, Джованни Беллини… Верона — древний город. За 90 лет до нашей эры здесь была римская колония, и до сих пор на ее улицах видны остатки римских учреждений, средневековые постройки. В Вероне родился замечательный итальянский художник Паоло Веронезе. Его рисунок был легок и артистичен. Пластика форм сочеталась с изысканной колористической гаммой. Сложные созвучия чистых цветов ошеломляюще объединялись светоносным серебристым тоном. Картины Веронезе служили прославлению Венецианской республики. Они часто украшали стены и плафоны зданий, излучая праздничный, ликующий свет…
В «Мастерской Бодони» трудились над книгой наборщик Марио Фанчинкани и печатник Рино Грацколи. 14‑летняя девочка Бертилла увлажняла бумагу, сушила готовые листы, а также помогала по хозяйству. Бумагу для «билингвы» специально заказывали в Пешии — она стоила очень дорого. Художники корректировали текст в наборе. Книга подвигалась медленно. За день на ручном прессе успевали отпечатать 4 страницы поэмы в 165 экземплярах.
Бертилла внесла кофейник и чашки. Мужчины рассматривали портреты Пушкина в книге, изданной в России.
— Вот это — известный портрет кисти Кипренского, — рассказывал русский художник. — Он нарисован до дуэли. А второй — Мазера — сделан через два года, но тоже очень похож и документален по обстановке, одежде…
«Да он еще и храбрец!» — подумала Бертилла и сказала:
— А мне нравится тот, где синьор Пушкин в плаще и шарфе.
— Бертилла, ты много болтаешь! Лучше аккуратно наливай кофе, — проворчал Мардерштейг.
— Синьор Вадими Владими, — с трудом выговорила имя девочка, — а когда же приедет ваш Пушкин?
Мужчины оторвались от книги и удивленно посмотрели на нее.
— Этим портретам больше ста лет, маленькая Бертилла, — тихо сказал русский.
— О синьор, — прошептала девочка, — больше ста! А я думала… Вы сказали, что он будет здесь! — И с отчаянием добавила: — Зачем я родилась так поздно!
— Ну, ну, выше нос, Бертилла! Что за чушь пришла тебе в голову! — Мардерштейг взял из ее рук чашку. — А впрочем, это было бы неплохо. Тогда теперь тебе было бы лет сто двадцать — сто тридцать… Ты спокойно сидела бы в кресле, вязала чулок, трясла седой головой и не мешала бы двум серьезным синьорам. Беги-ка домой. Марш-марш!.. Славная девчонка, — сказал Мардерштейг, глядя ей вслед. — Что-то она себе напридумала. У нее вечно в голове фантазии. А работает хорошо. Дома большая семья, знаете ли…
Марио принес отпечатанные листы русского и итальянского текста. Лазурский просматривал текст и, как всегда, ощущал наслаждение от каждой строчки. Эту поэму он считал вершиной творчества Пушкина.