Рассказы - страница 20

Первое время их прятали крестьяне, потом кому-то приглянулся дом и на них донесли. К тому времени евреев в округе уже не осталось, и транспорта специально для двух стариков полицаи не стали вызывать. Стояла осень. Из всех подворотен текли ручьи свежеотжатого виноградного сока, слышался глухой спотыкающийся барабанный бой и высокие голоса скрипок — совсем рядом третий день гуляла свадьба. Их вывели на окраину села и расстреляли у дороги при единственном свидетеле. Им был деревянный Иисус Христос, пригвожденный к высокому кресту, орудию его казни.

Ничего никому не досталось. Дом сгорел, колхоз выкорчевал дедовские капризные европейские сорта винограда, — они не вписывались в общий массив и за годы войны совсем захирели, и запретил ловить рыбу в пруду. Только портрет, который упомянула бабушка, выжил и находится в собрании Государственной Третьяковской Галереи под названием «Крестьянка». Нашла я его в пригороде Хайфы в одной румынской семье, где портрет продержали за шкафом в пыли более полу-века.

Передо мной газетный лист из семейного архива. Прямо под заголовком центральной румынской реакционной газеты «Universul» за 22 мая 1940 года — две большие репродукции картин еврея Макса Гамбурда. На обороте листа — репортаж о параде войск вермахта на Елисейских Полях в Париже, выдержанный в бравурных тонах. Румыния была союзницей Германии. Каждый раз, когда я разглядываю этот ветхий листок, чудится, как кривая рожа (не лик ли это эпохи?) подмигивает мне — не доглядел, мол, редактор…

Париж… Здесь, пожалуй, самое время дорассказать о парижском Салоне. Организаторы назвали экспозицию антимузейной, дескать, сто лет назад она была антимузейной и сегодня исповедует тот же ставший традицией принцип. Салон родился как прибежище для бунтарей, которых музеи на свой порог не пускали и чьи имена сегодня — украшение этих самых музеев. Ничего странного, культура сплошь пестрит именами канонизированных еретиков и прирученных бунтарей. Современные музеи научились распознавать революционеров от искусства в зародыше и даже пестовать их в лабораторных условиях. Так бунтарей подпитывают премиями и лишают их бунтарской искры Божьей, а художников протеста превращают в придворных художников. Оппозиции нет и быть не может. Ведь свобода творчества, какая же оппозиция свободе? На этом фоне знаменитый Осенний Салон действительно выглядит антимузейным, он выставляет те виды искусства, которые сегодняшние институции не жалуют: скульптуру, живопись, графику.

По части многолюдных тусовок, когда шальная удача нет-нет, да и просвистит рядом с ухом, Солон — мастак. На шикарном ужине по случаю празднования столетия я чувствовала себя легкой, молодой и остроумной, и профессор, биограф Камиллы Клодель, так мило старомодно за мной ухаживал.

— Вы знаете, моя очаровательная спутница, что такое «Кир»?

— Конечно, персидский царь Кир Великий (древнееврейское имя — Кореш) завоевал Вавилон и через 70 лет после того как царь вавилонский злодей Навуходоносор разрушил Храм в Иерусалиме и угнал еврейский народ в плен, разрешил евреям вернуться на родину. Большинство успело прижиться на чужбине и осталось. Они канули и растворились где-то там в древней истории. Вернулись только, как бы сказали сегодня, фанатики. Мы и есть их потомки.

— Mais non, madame!

— Mais oui, monsieur! Кир по наитию свыше даже отдал иудеям награбленную ритуальную храмовую утварь — в общем, хороший был царь.

— Лучше, чем Вы думаете, потому что кир — это вино, это то вино, которое мы с Вами сейчас пьем, точнее, особый коктейль из белого бургундского вина с добавкой черносмородинного ликера «Крем де кассис». Полюбуйтесь его цветом, — розовый с нежным сиреневым отливом. Можно добавить ликер в бургундское игристое или в шампанское и тогда получится «Кир Руаяль» — королевский, ну, чтобы доставить Вам удовольствие, царский кир, здесь и до персидского царя недалеко.

Празднество вокруг нас набирало силу. Между столиками сновали энергичные официанты. Бутылки кира как игральные кегли торчали у них из подмышек. После третьего бокала и второй перемены блюд легкость оставила меня, а специалист по Камилле Клодель перестал казаться галантным кавалером и превратился в стареющего брюзгу. И вообще, Клодель — посредственный скульптор и звезда, сфабрикованная феминистками. Близость к Родену и с Роденом, раннее безумие и 40 (если не ошибаюсь) лет в психиатрической клинике. Грех не раскрутить эффектную биографию. В фильме с Депардье — Роденом Камилла переколотила все свои скульптуры. Очень умный ход. Дескать, не дошли до нас ее шедевры, потому что создательница их разбила. А если разбивать было нечего, просто всего и вылепила, что несколько дилетантских вещичек?