Рассказы о золоте - страница 21

— Ах, пошла бы я к тебе в бригаду! Да нельзя. Все уйдут и артель разлетится, — жалела Маринка.

— Не стоит, — посоветовал Мельгунов, случившийся рядом. — Все же за вас какие-то голоса...

— Не за нас, положим, — горько поправил Василий, за Разрез свой грошовый!

— И пусть, и пусть! — горячилась Маринка. — Все-таки поддержка.. А вот на тебя я, Федька, смотрю, свидетель ты благородный! Не стыдно тебе между стульев болтаться? Ты за кого?

Мельгунов усмехнулся, спрятал глаза и погладил ус.

— Я сам по себе, Мариша.

— Тьфу! — плюнула Маринка. — Никому ты такой не нужен!

Шурф подле скважины был на десятом метре.

Долбили трое. С Василием пожелал работать Охлопков и недавно пришедший на прииск алданец. Был он немолод, коренаст и болел ногами. Глаза у алданца были твердо спокойные....

Над шурфом был устроен подъем — вращавшийся вал, спускавший канат с бадьею. В глубине работал один посменно, а двое стояли у подъема.

Кузнецов осветил фонарем знакомую красную глину. Прошибить бы ее и будет большая радость. Но не мало еще работы. Еще пять тяжелых метров большой глубины и всяческих испытаний.

— Торопись, — подгонял он себя, — и бил кайлою с плеча, — ой, торопись!

После резкой ссоры с Герасимом, противная сторона притихла. Разговоры умолкли, как по сигналу. Но в этом недобром молчании висела опасность и чувствовалась остро.

Нужно было одно, — работать и работать, чтобы быстрым успехом предупредить удар.

На прииск приехал сам управляющий, а с ним — представитель профсоюза, Батанов.

Василий обрадовался. Бросился с бригадной своей нуждой — с разведкой.

Сильно переменился сам за эти три месяца. Отпала его застенчивая улыбка и, о знакомой теперь золотой работе, говорил горячо и с болью.

— Вот мы в каком окружении! — закончил Василий и твердо взглянул на нового человека.

— Не волнуйтесь, товарищи, — с удовольствием ответил Батанов. — Перед самым отъездом я виделся с инженером. Он знает результаты бурения и видел пробы. Он очень доволен и считает, что разведку надо продолжить шурфами. Так что вы не волнуйтесь, никто вам мешать не станет!

К вечеру у конторы собрался народ из всех артелей. Только не было Мельгунова. Он неделю назад, как ушел в тайгу, на обычную свою одинокую работу.

Погода была хорошая и собрание вели под открытым небом, перед крыльцом.

Управляющий, человек грубоватый и нервный, сегодня был очень доволен. Но начал сурово:

— Работали мы скверно, — говорил он о выполнении программы, — работали по-свински! Государству нужен металл, а как мы выполняли свой план? Из отставших были отставшими! Из лодырей самыми первыми лодырями! Да, товарищи, первыми! Но сегодня я удивился. Приходит ко мне вот этот почтенный старик, — управляющий развернул пятерню в сторону ждавшего на бревне Герасима,— вваливается в контору и приносит нам золото. Покажи, Макеев, сколько он нам принес?

Сияющий смотритель распахнул перед собранием лист диаграммы. На первом месте стояла артель старика. На все сто процентов!

Собрание ахнуло и зарокотало. Никак не ожидали!

— Значит, можно работать? — торжествовал управляющий. — Значит, золото есть? Взялся за ум старина и нашел! А теперь, — угрожающе постучал он ладонью, — ему не мешать! Пусть сейчас же Гремушку отводит. Макеев ему поможет...

Василий закрыл глаза. После первых же слов будто сорвался в яму. И вылезть не мог. Все выходы были запутаны колючею загородкой факта. Не верил, что золото у Герасима есть, а доказать правоту подозрений своих не умел.

Ждал, что сейчас управляющий обратится к нему и начнется публичная казнь Василия Кузнецова.

Потом обозлился упрямо. Даже отдернул руку, почувствовав братское прикосновение Маринки.

Но управляющий Василия не тронул. Только когда Батанов заговорил о разведке и о надеждах инженера, строго и сухо прервал:

— Об этом вопрос окончен. Гремушка будет отведена.

— Но пока не отведена-то, может артель работать на Пудовом? Могут они доканчивать шурф?

— Артель, конечно, вольна копаться. А разведку мы завтра же снимем...

— Не печалься, Васюша, — говорила Варвара Ивановна и покусывала дрожавшие губы.

Вся бригада сошлась в землянку. Сидели неразговорчивые, и оскорбленные.