Рассказы от первого лица - страница 9

Но, честное слово, я не обижалась на строптивую старушку! Я любила своего Васю. Мы жили за закрытыми дверями нашей маленькой спаленки – подолгу не вылезали из постели, он часто дарил мне шоколад, мы много смеялись, смотрели кино. Это был мой рай. Мне не хватало лишь одного – я очень хотела детей, о чем Васе часто говорила. На что он, обычно, отвечал: «Погоди, Марусь, сейчас немного разбогатеем и нарожаем целую футбольную команду». И я ждала.

Был даже недолгий период, когда свекровь, как будто, ко мне подобрела. Она стала иногда со мной разговаривать, рассказывала о Васиных детских годах, о днях своей беременности. Но я быстро догадалась, что Антонина Петровна решила для себя, что у меня имеются проблемы с деторождением. И в ней заиграло тихое торжество. Показывая мне Васины детские фотографии, она, не скрывая, упивалась чувством своего женского превосходства. Но длилось это недолго, вскоре она снова перестала говорить со мной. И к ее нелюбви ко мне прибавилось искреннее убеждение в моей неполноценности.

Так мы прожили около года. Вася все старался разбогатеть, менял работу одну за другой, пытался открыть свое дело, но все как-то не срасталось. Я преподавала в школе, по вечерам готовилась к предстоящим занятиям, читала, а Антонина Петровна недовольно гремела кастрюлями на кухне, шаркала тапочками по старому линолеуму.

И однажды Вася не пришел с работы домой. Мы ждали час, два, три. Потом сидя в разных комнатах, наперебой звонили ему. Телефон был отключен. Я обзвонила, друзей, знакомых, коллег. На работе сказали, что его там не было с утра. Антонина Петровна обзвонила родственников, что тоже ничего не прояснило. И когда ожидание и тревога стали невыносимы, мы вышли на кухню. Наверное, впервые за этот год посмотрели друг другу в глаза. Потом оделись и вышли на улицу. Постояли на том месте, где обычно Вася оставляет свою машину.

– В полицию? – спросила я.

Антонина Петровна зашагала вперед.

Обращение в ближайшее отделение также ничего не дало. Сказали ждать три дня. Мы вернулись домой. Я скрылась за дверью нашей спальни. Это была бессонная ночь. Через три дня в полиции у нас приняли заявление о пропаже человека.

В страхе и ожидании мучительно долго тянулись часы, дни, недели. Прошел месяц, два, три. Мы жили тихо, мы жили молча, мы жили затаив дыхание, каждая в своем углу. Вздрагивали от каждого телефонного звонка. Но он не пришел.

Нервы начинали сдавать. Антонина Петровна все чаще начала говорить с собой обо мне, бубнить себе под нос, типа: «расселась здесь», «посмотри какая, нашлась мне тут» или «ишь какая криворукая». А потом все чаще стала ругать меня вслух, оскорбляла. И каждый ее выпад неизменно кончался словами: «ты никогда не любила моего сына!» Не знаю с чего она это взяла, но то, что она винила меня в Васином отсутствии – это было очевидно. Теперь Васи не было рядом, и ей нужно было ко мне хоть как-то обращаться, она стала звать меня «змеей». Иногда мне казалось, что старушка совсем тронулась умом.

Она по-прежнему делала всю работу по дому. Особенно яро охраняла от меня свои кастрюли. На кухне я могла лишь кушать, даже мыть посуду мне не было позволено.

– Ну что встала тут, змея? Сейчас поразбиваешь не свое.

И мыла сама, приговаривая:

– Даже тарелку помыть за собой не может, засранка.

При всем при этом, приготовленное ею было обязательно к употреблению. Она готовила обед, ела сама, потом стучала в мою дверь, если я была дома, со словами: «иди ешь, змеюга». На кухне меня ждала моя порция, прибор и два куска хлеба. Если бы от Васи остался ей котенок, она с таким же рвением не давала бы ему помереть с голоду. Но, к сожалению, осталась я. И по аналогии с тем же котенком – она ни разу не пыталась вышвырнуть меня за дверь. Хотя иногда с трудом сдерживалась. Но я ей словно залог. Вася придет и ей будет что предъявить. Уж она ему на меня нажалуется!

А мне осталась она, и я ее терпела. Но признаюсь без особого труда. Мне было не обидно, и не больно. Мне было неважно. Потому что я просто ждала. Ждала, стиснув зубы и зажмурив глаза. Все мои силы уходили на то, чтобы не пускать в себя страх и отчаяние. Но они то и дело смотрели на меня из темноты ночи, и я задергивала шторы. Лились цветным светом с экрана телевизора, и я тут же его выключала. Поджидали меня меж книжных строк, и я совсем перестала читать. Днем я ждала наступления ночи, ночью ждала утра. Пусть время бежит, пусть мчится до того момента, когда он придет. А там пусть остановится хоть навсегда!