Рассказы - страница 11
— Следовательно?
— Существо, которое мы добыли во льду, — потомок тех древних звездолетчиков. Ему подобные сейчас плавают в море Чжао Мэнг-фу.
Шоулз умолк, пристально глядя на Ларионову. А она смотрела в свою чашку с кофе.
— Потомок пришельцев? Через пять миллиардов лет? Шоулз, на Земле от появления первых одноклеточных прокариотов прошло всего три с половиной миллиарда лет. И на Земле периоды появления или возникновения филюмов — таксономических типов — в десятки раз короче срока существования котловины Калорис. Да за такие периоды организмы видоизменяются до неузнаваемости. Как же ухитрились сохранить первозданный облик ваши меркурики?
На лице Шоулза отразилась неуверенность:
— Ну, возможно, они все-таки эволюционировали, и существенно, — предположил он. — Просто нашему глазу эти изменения не видны. К примеру, червь-паразит может быть гадким потомком какого-нибудь безобидного животного, привезенного звездолетчиками.
Диксон почесал шею в том месте, где темнел след грязного воротника:
— Все-таки остается непонятным, зачем меркурику пробиваться наверх.
Шоулз глотнул остывшего кофе и заявил:
— У меня и на этот счет есть идея.
— Так и знала, — уныло произнесла Ларионова.
— Стремление выбраться на поверхность — это атавистическая тяга к звездам.
— Что-о?!
Шоулз смутился еще больше, но все же пояснил:
— Внедренная расовая память заставляет меркуриков искать свою потерянную родину. А почему бы и нет?
Ларионова фыркнула:
— Кеван Шоулз, да вы романтик!
На экране высветилась строка. Диксон наклонился, ответил на вызов и принял сообщение. Затем посмотрел на Ларионову, его луноподобное лицо оживилось:
— Ирина, найден второй меркурик.
— Целый?
— Более того! — Диксон встал и потянулся за шлемом: — Еще живой.
Меркурик лежал на присыпанном пылью льду. Вокруг столпились люди в скафандрах, темные лицевые пластины делали всех одинаковыми.
Ларионова увидела живой, точнее, умирающий организм конической формы, сплошь покрытый багровыми ссадинами. Из замерзающей плоти торчали осколки прозрачного щитка. Под ними конвульсивно вытягивались, содрогались уцелевшие реснички. Цвету них был совсем не такой, как у реконструкции Диксона. Желтоватые, почти золотистые нити.
Диксон быстро сказал несколько фраз своим людям, затем подошел к Ларионовой и Шоулзу:
— Спасти его не удастся. Похоже, не выдержал перепада давлений и температур, когда мы добурились до его щели. Разорваны внутренние органы…
— Подумать только! — Кеван Шоулз стоял рядом с Диксоном, сцепив руки за спиной. — Под нами, наверное, миллионы этих организмов, и никуда им не деться из пещер и туннелей. Ну на сколько может уйти такой от жидкого слоя? Ярдов на сто, не больше.
Ларионова опустилась на колени, придавив сетку обогревателя между слоями ткани, и заглянула в мутнеющие глаза — звукоулавливатели? — меркурика. Тот раскрыл грозные острые жвала и сомкнул, не издав при этом ни звука. Ей вдруг захотелось протянуть руку в перчатке и дотронуться до израненного бока этого животного… нет, разумного существа, чья раса, наверное, совершила межзвездное путешествие и пять миллиардов лет провела в ледовом плену для того, чтобы встретиться с ней, Ириной Ларионовой…
И все же ее не оставляло подозрение, что изящная гипотеза Шоулза ошибочна. Очень уж грубо скроен организм меркурика. Разве может быть таким потомок вышедшей в космос расы? У хозяев лежащего в Калорисе корабля наверняка имелись средства, чтобы создать кого-нибудь посложнее и поэстетичнее. Диксон недавно говорил, что у этого существа нет никаких конечностей, даже рудиментарных.
«Рудиментарные конечности, — вспомнила она. — О Лета!»
— Доктор Ларионова, что с вами? Она задумчиво посмотрела на Шоулза;
— Кеван, я вас романтиком назвала. Но сейчас думаю, что вы правы почти во всем. Почти, но не совсем. Помните, вы предположили, что паразит влияет на поведение меркурика, заставляет его двигаться к поверхности.
— И что?
Вот тут Ларионова все поняла:
— Я не думаю, что меркурик произошел от звездолетчиков. Но его интеллект, вероятно, развивался здесь, под чужим воздействием. Скорее всего это потомок какого-то животного, привезенного на корабле. Ручная зверушка, мясная скотина… да хоть желудочная бактерия. За пять миллиардов лет кто угодно мог превратиться в кого угодно. И в борьбе за место у недолговечных горячих ключей стимулов для развития ума было предостаточно.