Рассказы - страница 4

— В этой засранной нищей стране… — Джек замолчал. Вечеринка продолжалась.

Часов в одиннадцать они начали прощаться.

— Вы не можете одолжить мне немного… — заикнулся Чик. Джек и Джим соболезнующе переглянулись.

— Да о чем может быть речь! — Джим достал из кармана пухлый бумажник.

Потом они вышли на улицу, огромный черный дом в пять этажей среди белых сугробов выглядел просто великолепно.

— Неплохой у тебя домишко, — заметил Джим, Джек возмутился:

— Знал бы ты, сколько я плачу за его содержание…

Они остановились у новенького ультрасовременного «Мерседеса», Джим достал ключи.

— Тебя подбросить? — спросил он у Чика.

— Нет, спасибо, не надо. Я, наверное, долго не смогу отдать вам долг…

— Да не волнуйся, — успокоил друга Джим.

Чик, закутавшись в старый тонкий плащ, пошел домой. По пути он заскочил в один из магазинчиков, которые не закрываются целыми сутками. «357 магнум», — бросил Чик продавцу, расплачивался он одолженными у друзей деньгами. Возвратившись домой, он успел захлопнуть дверь перед самым носом разъяренной квартирной хозяйки. Потом Чик достал из-под кровати тяжелый «кольт», зарядил его купленными патронами и засунул дуло в рот. Он обрел свое счастье.

Май 1997

…Они создавали обряды из мифов, сочиненных поэтами,

И наконец объявили, что все на земле сотворили Боги.

И люди забыли, что Все божества живут в их груди.

Уильям Блейк. «Бракосочетание Рая и Ада».

Холодный дождик надоедливо и однообразно накрапывал уже несколько часов, и именно по этой причине я задержался в клинике дольше обычного. Я еще не успел познакомиться со всеми больными, и поэтому решил посвятить этому выдавшееся свободное время. Вытащив наугад из шкафа несколько папок, я развалился в кресле и нажал кнопку. Так как мисс Ростоф давно уже ускакала домой, то в дверях появилась широкая фигура санитара Джонсона. Этот бывший «зеленый берет» с покровительственной ухмылкой оглядел меня, перегнал зубочистку в угол рта и негромко рявкнул:

— Сэр?

— Джонсон, я хотел бы с вами посоветоваться. Я еще плохо знаю наших пациентов, не могли бы вы мне дать краткую информацию о некоторых из них?

Джонсон осклабился, он понял, что доку скучно, и он хочет поболтать с одним из дуриков. Я расположил карточки в алфавитном порядке и прочитал первую фамилию:

— Аманда Фридрихсон.

Зубочистка перелетела в другой угол рта.

— Плохой выбор, сэр. Эту старушенцию уже ничего не интересует, кроме еды. А двадцать лет назад она убила своего мужа. Взяла опасную бритву, наточила ее…

— Джеймс Мэдисон.

— Этот считает себя четвертым президентом. Говорит только о Конституции, которую знает назубок, и всячески осуждает любые поправки последних пятидесяти лет к ней. Довольно нудный тип.

— О, черт! Сколько у нас всего президентов?

— Двенадцать, сэр. И еще три Наполеона Бонапарта, один Рамсес Великий, восемь английских королей различных эпох и один Император Вселенной. И все они такие же мерзавцы, как и настоящие политики: в столовой стараются выхватить кусочек побольше и повкуснее и плюнуть в чужую тарелку. Только Юлий Цезарь…

— Спасибо, Джонсон, — я с надеждой посмотрел в окно, но дождь, похоже, только усилился. В руках у меня осталась всего одна папка, и я не возлагал на нее особенных надежд.

— Адам Профит. Хм, он что, действительно пророк?

— Да, сэр. Это имя дал ему док Хэмфри, так как мы ничего не знаем, кто он и откуда. Сам он называет себя Апорит.

— Апорит? Что это значит?

— Не имею ни малейшего понятия, сэр. Этот профит возомнил себя кем-то вроде Иисуса Христа. К нам его привезла полиция после того, как он попытался совершить жертвоприношение…

— Какое жертвоприношение?

— Человеческое. Док Хэмфри много говорил с Профитом. Сейчас он совсем безопасен, мне кажется.

— Вот что, Джонсон. Приведите-ка его сюда. Если он еще не спит, конечно.

Через несколько минут в кресле напротив меня удобно уселся молодой человек в опрятной светло-зеленой пижаме, щеки и подбородок его были гладко выбриты, а взгляд черных очей с вежливым интересом следил за мной. Санитар Джонсон остался за дверью. Каракули в карточке Профита не смог бы разобрать и Жан Шампольон, но мой почерк, признаюсь, не лучше.