Рассказы тридцатилетних - страница 26
Я растерялся. Оказывается, она все знает. По лицу и глазам я заметил, что она нервничает. Вот она вздохнула. Нет, она не издевалась надо мной. Заботливо поправив ворот моего халата, она тихо сказала:
— Я больше не буду отпускать вас одного. С сегодняшнего дня мы будем обслуживать вызовы вместе. Ладно?..
И вновь пошла работа: утром прием в поликлинике, а потом вызовы, вызовы, вызовы. Вновь увлекшись своими медицинскими делами, я позабыл про обиду.
Иван-тишина поправлялся. После болезни он исхудал. Ему дали на год вторую группу, и он шутя говорил мне:
— Это небось для того, чтобы тишину я день и ночь мог слушать.
Конечно, он узнал, что меня задержал Куртшинов. И накатал две, а может, даже и три жалобы в вышестоящие инстанции. Через месяц пришел ответ: «Разобрались. Меры приняты. Виновным объявлен выговор. Хотя доктор ваш тоже был не прав, создал помеху для движения милицейской машины с включенным спецсигналом…»
— Успокойся… — тихо говорил я ему. — Правда есть… А во-вторых, не всегда ведь в жизни получается, как тебе хочется…
— Нет-нет, доктор, ты не прав… — продолжал мне доказывать Иван. — Учти, если бы он, окромя машины, и тебя задержал, то я бы умер… Помяни, так ему это с рук не сойдет, не сойдет… Это он сейчас до поры до времени бугор. На свете есть сила…
— А как же тогда твоя тишина?.. Она выше этой силы?
При слове «тишина» он вздрагивал. Откашлявшись, гладил лоб, руки.
— Тишину надо понимать… — в каком-то новом восторге произносил он. — Это как душа… Вроде и невидима, а есть она.
— И в чем ее сила?.. — допытывался я.
— А в том, что она духом меня наполняет…
Он говорил, говорил, а я, вздыхая, слушал его. Ибо каждый раз его взгляды и понятия о тишине менялись. Однако все эти понятия были добрыми.
В последнее время он почему-то почти каждый день заходил ко мне в поликлинику. И если я даже выезжал на вызовы, он оставался в холле и сидел у окна до тех пор, пока я не возвращался.
Зима в разгаре. И снег валит вовсю. Запушенный снегом, мой «Жигуленок» по-особому важен. Невзирая на гололед и сугробы, он все равно пробирается к нужным адресам.
Я подружился с красавицей докторшей. Я заезжал к ней на квартиру как к себе домой.
— А ты не боишься, что нас могут неправильно понять?.. — спрашивала она.
— А мне начхать… — беззаботно отвечал я и шептал ей на ухо самые что ни на есть нежные слова.
— Сумасшедший… — таинственно произносила она. И я понимал, что она привыкает ко мне, а я к ней.
В любви дни проносятся птицей. О Куртшинове я совсем позабыл. А происшедшее с ним столкновение считал никчемным.
Но, увы, почти под самый Новый год мне пришлось с ним встретиться.
«Скорая помощь» в нашем поселке маленькая. Врачей не хватает, и поэтому на ней работают, в основном, фельдшера. Народ опытный, но в некоторых тяжелых случаях, касающихся постановки диагнозов, они теряются. Зимой главврачиха часто посылала меня подрабатывать на «Скорую». Я помогал фельдшерам, а они мне. Мы дружили.
И вот в один из вечеров получили мы вызов: «Человек убился». Мы поспешили по указанному адресу. Шофер бурчал:
— Наш поселок самый тихий, вечером почти никого, а он разбился… Пьяница небось, и вот втюрился…
Наконец проехали переезд, затем, обогнув завод, въехали на маленькую улочку. И только въехали на нее, как толпа из десяти человек почти одновременно замахала руками. «Скорее, скорее…» — кричали они.
Схватив свой чемоданчик, я стрелой вылетел из машины и, подбежав к окровавленному мужчине, замер. Это был Куртшинов. Он хрипел, скрипел зубами, пальцами греб под себя землю. Натянутый между двумя деревьями колючий трос в полтора метра от дорожки висел рядом. Мотоцикл, весь помятый и искореженный, дымился в кювете.
— Нет у хулиганов никакой совести… Стрелять их надо… — закричал из толпы какой-то старик. И плотная толпа, слушая старика, сострадательно смотрела на корчившегося в судорогах милиционера.
Мне тоже стало жаль его. Состояние его было не из лучших. Посудите сами, кроме черепномозговой травмы, у него была порвана правая шейная вена, она кровила, на правой стороне грудной клетки был перелом шести ребер, многие обломки впились в легкое, образовался открытый пневмоторакс, то есть легкое не дышало, оно было сжато зашедшим извне воздухом.