Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана - страница 16
Ты используешь свое лицо, чтобы строить гримасы, играть роли, подхватывать реплики. Ежедневно при каждой встрече с любым другим человеком становишься таким, каким, по твоему мнению, тебя хотят видеть или, если у тебя другие цели, как раз таким, каким не хотят. Будь это не так, спрятаться было бы невозможно.
— Я всего лишь хотел поговорить с вами о…
— Я показываю дом только по предварительной договоренности. Таковы условия. Мне очень жаль.
Этот голос и эту дикцию им прививают еще в маленьких школах, в которые они ходят прежде, чем поступить в те большие колледжи, названия которых у всех на слуху.
— Я хотел поговорить с вами о Джуниоре Аллене.
Я предвидел с полсотни возможных реакций на эту фразу, но того, что случилось, никак не ожидал. Ее глаза потускнели, точеные ноздри расширились, челюсть отвисла. Вся ее великолепная стать пропала, и поза стала уродливой.
— Вот и началось, — сказала она дрожащим голосом. — Вот и началось. Я что, подарок? Что-то было оплачено?
Она повернулась и заспешила прочь, споткнулась и чуть не упала, шагнув налево в конце прихожей. Хлопнула невидимая дверь. Я постоял в тишине. Потом услышал приглушенный звук рвоты, отдаленный, совсем тихий, агонизирующий. Лучи полуденного солнца скользнули по светлой поверхности стен. Я вступил в полумрак дома, навстречу прохладному дуновению кондиционера. Соблюдая формальности, прикрыл дверь.
Ей все еще было дурно. Быстро и без шума я обследовал весь дом. Он был захламлен так же, как и дом Кристины, но это была другая разновидность мусора. Стаканы, грязные пепельницы, нетронутая еда, одежда, разбитые в гневе вещи. Но никакие жизненные бури не могли оставить на этом ледяном доме даже царапины. Пожарный рукав, тридцать секунд — и все заблестит в каплях росы. Кроме нас, здесь никого не было. В этом большом доме она жила словно слабое и больное животное в клетке.
Я услышал звук льющейся воды и постучал в закрытую дверь:
— С вами все в порядке?
Послышалось невнятное бормотание. Слов разобрать не смог, но голос звучал скорее утвердительно. Я бродил по дому, и он вызывал раздражение. В кухне я обнаружил гигантскую посудомойку. Найдя большой поднос, я прошелся по комнатам, собирая чашки, стаканы и тарелки. Пришлось сделать три ходки. Засохшую еду счистил в мусорный бак. Макги — домохозяйка. Включив машину, почувствовал себя немного лучше. Вернулся к двери и прислушался. Ни звука.
— Эй! С вами все в порядке?
Дверь отворилась, она вышла и прислонилась к стене прямо возле ванной. Лицо мертвенно-бледное, круги под глазами стали еще больше.
— Вы согласны сюда въехать? — спросила она без всякого выражения.
— Я пришел лишь затем…
— Утром я глянула в зеркало и подумала: с чего-то надо начать, так что я хорошенько вымылась. Несколько раз намылила голову, все терла, терла, потом застелила кровать, нашла даже ящик с чистым бельем, совершенно случайно. Вам везет, не так ли, а? Удивительное совпадение, если только вы хотите начать с чистой страницы.
— Миссис Аткинсон, не думаю, что вы…
В ее взгляде мелькнула жуткая пародия на чувственность, жалкое неприкрытое вожделение.
— Надеюсь, ты в курсе всех моих привычек и склонностей, милый?
— Да выслушайте же меня наконец!
— Надеюсь, ты не рассердишься, если я сначала выпью. После нескольких рюмок становлюсь гораздо лучше.
— Я ни разу в жизни не видел Джуниора Аллена.
— Он ведь предупреждал тебя, я стала жутко костлявой и… — Она оборвала свое отвратительное повествование и уставилась на меня: — Что вы сказали?
— Я ни разу в жизни не видел Джуниора Аллена.
Она отерла губы тыльной стороной ладони.
— Зачем же вы пришли ко мне?
— Хочу вам помочь.
— В чем?
— Вы сами сказали. С чего-то нужно начать.
Она смотрела на меня не понимая, потом — с тяжелым сомнением, и, наконец, постепенно в ее глазах отразилось доверие. Прежде чем я успел ее поймать, она обмякла и рухнула с размаху, ударившись коленями о каменный пол. Скорчившись у плинтуса, она замотала головой и разразилась воющими протяжными рыданиями вперемежку с жалобными. Я сгреб ее в охапку. Когда к ней прикоснулся, ее всю передернуло. Она показалась странно легкой. Я отнес ее в спальню. Когда я уложил ее на свежезастеленную кровать, рыдания внезапно прекратились. Она замерла, как засохшая ветка. Закусив губы, следила за мной пустыми остекленевшими глазами. Я снял с нее сандалии и накрыл пледом. Чтобы ослабить свет, прикрыл жалюзи. Она смотрела на меня все так же беспомощно. Я принес табуретку, поставил возле кровати, сел, взял ее узкую руку, покрытую испариной, и сказал: