Рассвет для двоих - страница 4

Не подумайте плохого, он учился честно. Возможно, без азарта и рвения, но честно. Ну а то, что не боялся экзаменов...

Альдо нахмурился и торопливо налил себе еще шампанского. Этих воспоминаний он не любил и старательно прятал их на самом дне бездонного сундука по имени память.

Как же звали-то его... Гордон! Гордон Слимсби из Варвика.

Это был худенький, довольно несимпатичный малый с торчащими ушами и вечно влажными ладонями. У него были совершенно убийственные прыщи, один костюм на лето и один на зиму. Альдо к нему относился... Да никак он к нему не относился, просто здоровался при встрече в столовой, кивал в библиотеке.

Потом их поселили в одной комнате в кампусе, и Альдо со вздохом примирился с необходимостью видеть слезящиеся глаза Гордона Слимсби каждое утро. Мало-помалу они стали разговаривать, и тогда выяснилось, что Гордон сирота, вырастила его тетка — старая дева, и в университет он поступил благодаря теткиным мытарствам и откладыванию каждого лишнего пенса.

Альдо слушал вежливо и внимательно, в душе пытаясь начать сочувствовать, но душа молчала. Не от черствости. Просто он действительно этого не понимал.

А потом Гордон перенапрягся и завалил сессию. Ему рекомендовали забрать документы и попробовать поработать годик-другой лаборантом при какой-нибудь кафедре. Альдо всю ночь просидел со своим соседом на лавочке в парке, веселил его изо всех сил, рассказывал про Италию, про девчонок, про фильмы... Гордон кивал и шмыгал носом.

Наутро, когда Альдо был на зачете, по коридорам разнеслась жуткая новость - Гордон Слимсби повесился!

К счастью, из петли его вынули вовремя, вызвали «скорую» и отправили в госпиталь. Он плакалv не переставая, бормотал что-то под нос, а когда Альдо протолкался к самой машине через толпу студентов, Гордон вдруг пришел в себя, с ненавистью уставился на ошеломленного и испуганного соседа и выпалил:

— Ненавижу тебя! Будь ты проклят! У тебя всегда будет все, а я... я...

И зарыдал бурно и страшно.

В тот день Альдо впервые в жизни напился до потери сознания.

На следующее утро он понял, что так угнетает его уже несколько лет.

Он был застрахован от всего. Имя и богатство надежно ограждали его от любых бед, и если в физическом смысле это было неплохо, то в духовном — хуже не придумаешь. Альдо Бонавенте понятия не имел, что такое страх. Тревога. Голод, холод и физическая боль. Душевные муки, трепет перед испытаниями и радость от того, что он эти испытания преодолел. Горечь стыда. НИЧЕГО! Молодой красавец-граф Альдо Бонавенте жил абсолютно спокойной, выверенной и ровной жизнью — и скучал.

Жизнь не приносила ему ни горя, ни радости. Ни волнений, ни блаженства.

Альдо в недоумении посмотрел на пустую бутылку, потом перевел взгляд на озабоченную физиономию Берти и уже собрался что-то сказать, как вдруг гул голосов стал глуше, а потом раздались первые аккорды мелодии.

На низкую эстраду поднялась девушка в блестящем, сильно декольтированном платье. Грива черных волос в художественном беспорядке падала на точеные алебастровые плечи. Черные глаза поблескивали из-под густых загнутых ресниц.

Девушка запела. Хрипловатый, низкий голос пронесся по залу, и Альдо Бонавенте ощутил, как по позвоночнику у него побежали тысячи маленьких чертиков с острыми копытцами.

Лу послала обольстительную улыбку в зал, склонилась в последнем поклоне и упорхнула за кулисы. Все, как всегда.

Она любила петь в этом ресторанчике. Почти так же, как в трех других, но в этом — чуть больше. Публика здесь была приятная, случайных людей не было — все-таки близость университета!

Когда Лу только начинала — а это было давным-давно, целых восемь лет назад, — каждый выход на маленькую эстраду давался с трудом. Ноги подгибались и мерзко дрожали, по спине струился холодный пот, и лица посетителей сливались в глазах в одно большое бледное пятно. Ей было очень страшно — но лишь до того момента, когда раздавались первые аккорды.

Музыка подхватывала Лу и несла на волнах нежности и страсти, веселого задора и лирической грусти. Синатра был гением, что тут поделать. Впрочем, песни «Битлз» она тоже пела, но не все, только самые любимые. Потом набежал целый репертуар, и девушка смогла составить несколько разных программ. Песни военных лет, соул, джаз-рок, современный поп. Страх с годами исчез, остался лишь приятный трепет предвкушения, азарт при мысли о том, что через несколько минут слушатели станут все тише звенеть вилками о тарелки, а потом, если вечер будет удачным, наступит и вовсе полная тишина.