Рассвет наступит неизбежно - страница 14

Где–то в этом проклятом городе находился сын Атрета, и это было единственным обстоятельством, которое удерживало его в Ионии. Где–то там, за голубыми морскими просторами, лежала Италия, к северу от которой находилась его родина. Желание вернуться в Германию было настолько сильным, что у Атрета перехватило дыхание. У него было свобода. У него были деньги. Как только сын окажется с ним, здесь ему больше делать будет нечего. Он продаст виллу и сядет на первое в своей жизни судно, которое повезет его на запад.

Вернувшись на родину, он сразу начнет учить свой народ, как более эффективно сражаться против римской военной машины.

Вернувшись на виллу, Атрет приказал принести ему вина в триклиний. Пилия принесла ему поднос с фруктами. Он смотрел, как она ставила поднос перед ним на мраморный стол. Волосы у нее были распущены. Пилия посмотрела прямо ему в глаза, и в ее взгляде Атрет прочел столько надежды, страсти.

— Не хочешь ли персик, мой господин?

Юлия всегда хотела, чтобы ее окружало все красивое, в том числе и прислуживающие ей рабы. За исключением Хадассы, не отличавшейся броской красотой, все ее слуги были миловидными, как эта Пилия. Атрет оглядел рабыню. Кровь в нем взыграла. Он купил эту женщину, для того чтобы она прислуживала Юлии, но теперь она прислуживала ему.

Вспомнив тех женщин, которые приходили к нему в камеру в лудусе, Атрет дал Пилии возможность выбора.

— Хочешь служить мне? — спросил он, слегка приподняв брови.

— Да, мой господин.

— Посмотри на меня, Пилия. — Когда рабыня подняла глаза, Атрет слегка улыбнулся. — Я не хочу персик.

Пилия положила персик на поднос. Ее рука слегка дрожала, но ее темные глаза говорили о многом. Когда Атрет протянул к ней руку, Пилия тут же подошла к нему.

Он был приятно удивлен ее опытом и готовностью.

— Ты хорошо служила своему бывшему хозяину? — спросил он ее после долгого молчания.

Пилия лукаво улыбнулась.

— Именно поэтому его жена и решила меня продать!

Лицо Атрета стало каменным, и он отвернулся от нее.

Пилия, удивившись, слегка нахмурилась.

— Я тебя чем–то огорчила, мой господин?

Атрет повернулся к ней и прохладно ответил:

— Ты служишь мне очень хорошо.

Рабыня стояла в нерешительности.

— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой в твои покои?

— Нет.

Она удивленно заморгала.

— Нет, мой господин? — Она попыталась изобразить соблазнительную улыбку.

Атрет взглянул ей прямо в глаза:

— Можешь идти.

Пилия побледнела от его холодности и тут же отвела взгляд.

— Хорошо, мой господин, — сказала она и быстро вышла из помещения.

Атрет вытер рукавом губы, стремясь избавиться от охвативших его чувств. Взяв мехи с вином, он жадно выпил. Потом вышел из триклиния. Его шаги эхом отдавались в передней. Одиночество сжимало его, сдавливало настолько, что у него заболело сердце. Ради чего такие мучения? Ради какой–то шлюхи вроде Юлии?

Поднявшись по ступеням, Атрет вошел в свои покои. Сидя на краю постели, он продолжал попивать вино, желая напиться, — напиться настолько, чтобы впасть в забвение и заснуть без сновидений.

Когда он отбросил мехи и откинулся на постели, перед ним все поплыло, а голова стала на удивление легкой. Это были знакомые, приятные ощущения. Завтра он уже не будет чувствовать себя так хорошо, но в данный момент это то, что надо. Он закрыл глаза и предался своим грезам, перенесясь в густые германские леса. Потом впал в полное забытье.

Проснулся Атрет в полной темноте, ему было жарко, и чувствовал он себя совершенно неуютно. Застонав, он перевернулся и привстал. Он не привык к таким мягким матрацам. Расстелив шкуры, он улегся на полу и вздохнул. Холодный мрамор напоминал ему о гранитной скамье, на которой он спал в камере лудуса.

Спящим на полу его и застал утром Лагос. Если бы у него был выбор, он бы ушел. Но он не мог этого сделать, не навлекая на себя гнев хозяина, а может быть, и более ужасные последствия. Собравшись с силами, Лагос пересек расписанные фресками покои и склонился над хозяином.

— Мой господин, — окликнул он, но Атрет громко храпел. Собрав все нервы в кулак, Лагос позвал еще раз: — Мой господин! Атрет открыл один глаз и уставился на стоявшую рядом с его головой ногу, обутую в сандалию. Что–то проворчав, он натянул на голову одеяло.