Рай под колпаком - страница 9

– Успокойся, – примирительно сказал я и положил ей ладонь на плечо.

– Да ну тебя!

Она стряхнула мою ладонь, отвернулась, смахнула с ресниц слёзы.

– Честное слово, не хотел обидеть. Хочешь, коньячку закажу? А Афанасию морду набью и освобожу тебе на сегодня от работы?

Верунчик замерла в кресле, немного подумала.

– Нет, – рассудительно сказала она. – Не надо. Афоне сегодня деньги очень нужны, а кто меня защищать будет, если ты его выключишь как в прошлый раз?

Она снова взяла ложку, доела шурпу, отодвинула горшочек в сторону.

– Вот, а говорила, что порция на троих, – хмыкнул я. – Пополнеть не боишься? Клиенты разбегутся.

– Калорий с клиентами, знаешь, сколько расходуется? – бесхитростно ответила она. – Говорят, что трахнуться один раз, это как вагон дров разгрузить. А у меня за смену иногда три-четыре таких вагона… Не до жиру, быть бы живу. – Она пододвинула к себе судочек с селёдкой в винном соусе, попробовала. – Это что – селёдка? Совсем непохожа…

И тут я понял, что полезного могу выведать у Верунчика.

– Слушай, Верунчик, а ты всех своих клиентов помнишь?

Она посмотрела на меня как на дефективного.

– Ты чего, смеёшься? Ещё у токаря поинтересуйся, все ли он болты и гайки помнит, которые за смену выточил.

– Что, совсем никого не помнишь?

– Нет, почему же, – глаза у Верунчика подёрнулись томной поволокой, и она даже перестала есть. – Некоторых помню…

– Не было ли среди них некоего Викентия Павловича Ремишевского?

– Ты чего, Артёмушка? – жеманно улыбнулась она. – Я ведь их не по именам помню…

– Он здесь, неподалёку, в двух кварталах от ресторана работает. Замдиректора банка «Абсолют». Вполне может в «Chicago» обедать.

Улыбка у Верунчика стала ещё шире.

– Их профессиями, тем более, не интересуюсь, – уточнила она. – Разве фотку покажешь, может, узнаю.

Я вынул ручку и на салфетке секунд за десять набросал портрет Ремишевского.

– Ух, ты! Как живой… – восхитилась Верунчик. – Да ты художник, Артём! А меня сможешь?

«Как живой…» – рефреном отдалось в сознании. Определённо, видела.

Я быстренько набросал и её портрет, естественно, приукрасив. Нарисовал улыбающуюся, с чуть большими, чем на самом деле, глазами, искрящимися весельем.

– Вот это да! А красками на холсте сможешь? – загорелась Верунчик. – Я в комнате у себя повешу…

– Портрет маслом дорого стоит. Твоего годового заработка не хватит.

– Опять лапшу на уши вешаешь? – Она подозрительно уставилась на меня. – Видела я картины местных мазил – они в сквере Пушкина каждый день торгуют. Самая дорогая сотню деревянных стоит.

– Извини, соврал. – Я сделал вид, что сконфузился. И соврал второй раз: – Не умею я красками рисовать.

– Жаль… – расстроилась она, продолжая рассматривать свой портрет. – А здорово было бы… Я уже портрет в своей комнате на стене представила… Люсяка от зависти лопнула бы…

– Так видела ты этого человека, или нет? – мягко повторил я, возвращая её из мечтаний на грешную землю.

Она оторвала взгляд от своего портрета, посмотрела на меня и неожиданно возмутилась.

– Да что ты всё допытываешься, кто он, да что он? Ты не из ФСБ?

– А что, похож?

Верунчик в очередной раз окинула меня взглядом.

– Не-е… – то ли разочарованно, то ли с облегчением протянула она. – Те коньяк жрут, что лошади, и задарма в постель тащат.

– Тогда колись, – рассмеялся я.

– Ну, видела, – пожала она плечами. – Только ведь информация денег стоит.

– Приехали, – фыркнул я. – Я тебя обедом угощаю, а ты мне помочь не хочешь.

– Выходит, обед не бескорыстен, как ты божился? – поймала меня на слове Верунчик. И это была уже не женская логика. Обычная, нормальная. Более того – железная, против которой, как против лома, аргументов нет.

– Держи. – Я протянул Верунчику десять долларов. – Только Афанасию не показывай, отберёт.

– Ага… – как-то неуверенно сказала она, пряча купюру в кармашек курточки, и я понял, что Афанасию не придётся деньги отбирать – сама отдаст. Странные, всё-таки, создания, эти женщины. Сутенёр проституцией заниматься заставляет, бьёт, если мало заработает, а ей только одного и надо – лишь бы он рядом был, защитничек хренов.

– Рассказывай, – вздохнул я.