Райская птица - страница 10

— Фил приедет на уик-энд? — спросила она, надеясь получить отрицательный ответ.

Ее кузен всегда был человеком самодовольным и спесивым, даже в семнадцать лет, когда она, четырнадцатилетняя, пыталась подружиться с единственным молодым человеком в доме, населенном какими-то старыми сухими автоматами. Но Фил всем своим видом давал понять, что считает ее появление в доме вторжением в свою частную жизнь. Именно взаимоотношения с ним послужили причиной того, что Сара решила искать работу на стороне, а не в семейной фирме.

— Нет, он занят на каких-то совещаниях. Посмотри, — Дядя указал пальцем на альбом, как бы желая сменить тему.

Саре показалось, что она задела его, напомнив о сыне. В той отвратительной заметке шла речь о другой стороне характера Фила — его скрытой агрессивности.

— Это мы с твоим отцом. Играем в крикет пятьдесят лет назад. Мне было шестнадцать, ему — почти восемнадцать.

Сара посмотрела на фотографию. Двое юношей в белой фланели выглядели до смешного торжественно. Она улыбнулась, узнавая отца. Его упрямо выдвинутый вперед подбородок уже тогда говорил о решительном характере.

Николас Торн, неверно истолковав ее улыбку, покачал головой.

— Тебе, наверное, трудно представить нас молодыми. Но мы ими были. Боже мой, мы были пылкими, немного надменными, и хорошо знали, чего хотим, — по крайней мере, думали, что знали. — Его плечи опустились, глаза смотрели в далекое прошлое. — Мы надолго отложили брак, — твой отец женился даже позже, чем я, — так что вы, молодежь, считаете, что мы родились уже стариками. Уверяю тебя, это совсем не так!

— Вы все еще горюете о нем, — мягко сказала Сара.

Иногда она тоже очень остро чувствовала потерю родителей и, может быть, именно это сближало ее с дядей. Сейчас, впервые с того времени, как Сара стала взрослой, ей нужна была поддержка близкого человека.

Словно почувствовав это, Николас на мгновение коснулся ее локтя, но тут же отдернул руку, смутившись такой демонстрацией привязанности. Но девушка была благодарна и за это.

Пальцы старика гладили фотографию, как будто эти прикосновения могли вернуть далекие дни, ушедшую юность, как будто он искал в прошлом драгоценные мгновения надежды, которая так и не осуществилась. Сара внезапно поняла его состояние, и ее охватила печаль.

Сидя рядом с этим старым человеком, она еще раз убедилась, что не может омрачить горечью семейного позора его последние годы, а может, и сократить их.

Решение заплатить Локвуду было правильным. А единственный путь к наследству лежал через брак. Итак, ее предложение Дэвиду было неизбежно.

Но тут Сара вдруг снова запаниковала. Она, женщина, опустилась до того, чтобы просить руки мужчины, да еще своего шефа. Неизвестно, к какому решению он придет. Возможно, просто уволит ее и посоветует полечиться несколько месяцев в санатории!

Ей хотелось дать волю истерике — кричать, визжать и швырять вещи, — лишь бы выплеснуть свои эмоции. Но она взяла себя в руки и предложила дяде немного погулять в парке:

— Такая чудная погода, не правда ли?

Весь понедельник Сара была на нервах. Мысли о Дэвиде не давали ей сосредоточиться.

Брак с таким человеком решил бы все ее проблемы. Но это соглашение, как и любая другая сделка, требовало инвестиций с обеих сторон. Что она может предложить?

Прежде всего, свою «презентабельность». Дэвиду не стыдно было бы показаться в свете с такой женой.

В будущем, вероятно, у него будут женщины — ведь, без сомнения, он в полной мере обладал сексуальной привлекательностью. Но, при условии, что его поведение не выйдет за рамки приличий, она будет терпимой и понимающей. А промелькнувшее при этой мысли неприятное чувство, было, конечно, вызвано только предчувствием неудачи. Но только ли?

Но уже через минуту такая, казалось бы, продуманная идея начинала казаться Саре просто идиотской. По мере того, как понедельник близился к вечеру, ей было все тяжелее думать о встрече с Дэвидом.

Не в силах больше сидеть в своем тесном кабинете, она ушла с работы пораньше и отправилась в Фулем, в свой домик, надеясь хотя бы там найти покой.

Это было ее надежное убежище. Сара сама обустраивала его, подбирая обои и мебель на свой вкус. Он был тихой гаванью в годы учебы, а позднее — местом, где можно переодеться в старые джинсы и майку и расслабиться после напряженного рабочего дня в «Бартон и Торн».