Райские новости - страница 21

стр.

Бог создал меня по своему образу и подобию. (Какая неуклюжая конструкция — наверняка должно быть «в соответствии с чьим образом»? Возможно, тут какой-то тонкий богословский смысл с этим предлогом.)


Это подобие Богу заключается в твоем теле или в твоей душе?

Это подобие в основном заключается в моей душе. (Обратите внимание на уточнение «в основном». Не «исключительно». Бог в виде человека. В виде Отца. Длинная белая борода, белые волосы, которые надо подровнять. Разумеется, светлокожее лицо. Немного хмурый, словно может рассердиться, если Его спровоцировать. Сидит на своем троне на небесах — Иисус справа, Святой Дух витает над головой, хор ангелов, Мария и святые стоят рядом. Ковер из облаков.)


Когда ты перестал верить в Бога?

Вероятно, когда еще готовился стать священником. И уж наверняка, когда преподавал в Святом Этельберте. Точно не помню.


Не помнишь?

Кто же помнит, когда перестал верить в Деда Мороза. Обычно это происходит не в какой-то конкретный момент — когда, например, застаешь родителей за подкладыванием тебе подарков в изножье кровати. Это ощущение, вывод, к которому ты приходишь в определенном возрасте или на определенной стадии взросления, и ты не признаешься в этом немедленно и не наседаешь в открытую с вопросом: «А Дед Мороз существует?», потому что втайне избегаешь отрицательного ответа — во всяком случае, предпочитаешь продолжать верить, что Дед Мороз существует. В конце концов, это как будто помогает, подарки продолжают поступать; и если ты получаешь не совсем то, что хотел, что ж, всегда можно найти безболезненно разумное объяснение, когда подарки приходят от Деда Мороза (возможно, он не получил твоего письма), но если они идут от твоих родителей, возникают всевозможные затруднения.


Ты приравниваешь веру в Бога к вере в Деда Мороза?

Нет, конечно нет. Это просто аналогия. Мы теряем веру в дорогую сердцу идею задолго до того, как признаемся себе в этом. А некоторые так и не признаются. Я часто думаю о своих однокурсниках по английскому колледжу, о своих коллегах в Этеле… Возможно, никто из нас не верил по-настоящему, и никто из нас в этом не признался бы.


Как ты можешь по-прежнему преподавать теологию будущим священникам, если больше не веришь в Бога?

Чтобы преподавать теологию, вовсе не обязательно верить в Бога из катехизиса. На самом деле истинно верующих, достойных уважения современных теологов очень и очень немного.


В какого же Бога они в таком случае верят?

В Бога как «основу нашего существования», в Бога как «высшую заботу», в Бога как «высшего средь нас».


И как же молиться этому Богу?

Хороший вопрос. Разумеется, ответы есть: например, такая молитва символически выражает наше желание быть религиозными — быть благодетельными, бескорыстными, неэгоистичными, менее самолюбивыми, свободными от вожделения.


Но зачем кому бы то ни было становиться религиозным, если нет личного Бога, который вознаградил бы его за это?

Ради себя самого.


А ты религиозен в этом смысле?

Нет. Но хотел бы. Когда-то я думал, что был таким. Я ошибался.


Как ты узнал?

Полагаю, встретив Дафну.


Бернард открыл глаза. Пока он дремал, или размышлял, или грезил, поднос со всеми пластмассовыми останками унесли, и пассажирский салон аэробуса погрузился в нечто вроде искусственных сумерек. Шторки иллюминаторов опустили, огни притушили. На видеоэкране, закрепленном на перегородке в начале салона, дергалось и мигало изображение в пастельных тонах. Полным ходом шла автомобильная погоня. Машины беззвучно, с балетной грацией огибали углы улиц, подпрыгивали в воздух, переворачивались и взрывались в языках пламени. Мистер Уолш уснул и громко храпел, уронив голову на грудь, словно сломанная кукла. Приведя сиденье отца в относительно горизонтальное положение, Бернард приподнял голову старика и подложил под нее подушку. Мистер Уолш что-то протестующе проворчал, но храпеть перестал.

Бернард захватил с собой монографию по теологии процесса, которую рецензировал, но читать почему-то не хотелось. Надев наушники, он подключился к звуковой дорожке фильма и быстро разобрался в сюжете. Героем был американский полицейский, собиравшийся на пенсию: из-за путаницы с медицинскими анализами ему по ошибке сказали, что он неизлечимо болен, и обреченный коп ринулся выполнять самые опасные задания в последнюю неделю своей службы в надежде, что его убьют на посту, — тогда жена, живущая отдельно, получит достаточно большую пенсию и сможет отправить их сына в колледж. Полицейский, к собственной досаде, не только не погиб, но стал в глазах общественности героем и удостоился всяческих почестей, вызвав изумление и зависть своих коллег, которые всегда считали его перестраховщиком.