Раз пенёк, два пенёк - страница 7

Мир в семье наладился.

— О, да тут гости! Привет честнОй компании! Пацаны, я вас где-то видел. Ну да, правильно, у магазина! А мы тут мимо проходили, с винишком. Видим, свет горит. Дай, думаем, зайдём в гости к знакомой, за жизнь потрещим! Во, гитара! Кто играет? Ну, что, будем знакомиться? Я Саша, это Серёжа.

Татуированный Гена прошёл к столу и начал доставать из сумки массивные бутылки. Такие же точно «бомбы», что купила в магазине тётка Клава. Позади «расписанного» стоял, засунув руки в карманы, мужчина в кепке. Лицо его было обезображено ужасным шрамом, а левый глаз, прищуренный и слезящийся, немного косил.

— Проходи, Серый! — просипела Клавка, — вот, я даже тебе место уступлю, милок.

— Благодарю, тётя, — ответил Ваня-Сергей, присаживаясь на скрипящую табуретку и внимательно оглядываясь вокруг.

— На здоровье, дядя! — оскалила в улыбке рот Борода.

Ваня ухмыльнулся ответно. Он много чего знал о мужеподобной бабе, промышляющей в привокзальном районе. Но не ответил. Базар пустой, а порожняки гонять Иван не любил. Пусть Генка языком молотит, а он помолчит лишний раз. Иван был человеком дела.

Практиканты замолкли, испуганно глядя на нежданных посетителей. Однако, поняв, что новые гости не собираются их трогать, ребята немного успокоились и потихоньку стали отвечать на вопросы, которыми их буквально засыпал Гена. Разговору способствовало вино, щедро наливаемое в стаканы.

— Так вы из вытрезвителя, что ли? Знаешь, как в песне поётся? В вытрезвителе уют, сапогом по морде бьют. Раз подкинут, два подбросят, под холодный душ ведут! Не стоит туда попадать. Давай, вот за это и выпьем. Пей до дна, кудрявый. Это же не водка. Так, сок виноградный, пионерский напиток. И ты тоже, не стесняйся. Чего, не буду? Здесь не катит — не хочу, не пью! Отказываться нельзя. Давай, хоть глоток. Ага, делай два. Вот, так, молодец!

А теперь на гитаре чего-нибудь сбацай. Мою любимую исполни! Сейчас, напою тебе мотив. Слушай. На озёрах скоро лёд растает, и ромашки скоро зацветууут! Только нас с тобою под конвоем на далёкий Север повезуут! Помню, мы по малолетке распевали её в камере.

Или, вот ещё! Споём, жиган, нам не гулять на волее, и не встречааать весенний праздник мааай! Тоже не знаешь? А чего знаешь? «Траву у дома»? Ну, спой тогда «Траву», — Гена тарахтел без умолку.

Васька, уступив настойчивым уговорам, отпил немного вина. Вообще-то, в отличие от Шурки, он не употреблял. Вот, попробовал на праздник, за компанию с ребятами. Всего — один стакан портвейна. Чем это обернулось, и как ещё аукнется… А, да ладно, теперь уже ничего не исправить. Ой, как Шурка вино пьёт, прямо взахлёб. Не упал бы. Опять этот болтун доставать начал — выпей, да выпей. Придётся ещё пригубить, не отвяжется ведь.

Приняв стакан из заботливых Гениных рук, Васька сделал очередной глоток. Между тем, болтая, Саша назвал пару раз Серёжу Ваней. Может, имена перепутал по пьяному делу? Как-то подозрительно всё. Принесли вино, поят совершенно незнакомых людей за свои деньги. Вот, Саша говорит, что принцип жизни у них такой: всё, что есть — прогулять, прокутить с друзьями. Не жадничать, не скопидомствовать. Как он сказал — так поступают все честные бродяги. Странная логика. А язык у него без костей! Тот, второй, со шрамом, наоборот, всё молчит. Ну и лицо, ужас! Фу, до чего же противно это вино!

Шурка, помимо спиртного, ещё налегал на закуску. Да так усердно, что Гена сделал ему замечание.

— Ты, щегол, совесть поимей. Всё смёл со стола, без зАкуси людей оставил. В порядочном обществе за такое предъявляют.

— Да, ладно, что за спрос с молодого. По гриве не получал пока ещё, понятий не имеет, — неожиданно заступился за Шурку молчун со шрамом.

Потом повернулся к Ваське:

— А ты сделай ещё что-нибудь, так душевно у тебя получается. За любовь, если знаешь.

Васька сыграл несколько вещей известного исполнителя, песни которого в своё время гремели на весь Союз.

Зацепило всю компанию. Оба Сашки, настоящий и фальшивый, подпевали, а Клавка-Борода, разомлев, тёрла потихоньку глаза, подозрительно заблестевшие. Иван-Сергей, до этого не притрагивавшийся к сигаретам, достал папиросу и прикурил, щёлкнув блестящей зажигалкой. Опахнуло дымом, но не табачным, а каким-то травяным, отдалённо напоминающим веники, терпким и вонючим. Генка, заметив это, встрепенулся. Старшой подал ему дымящую папиросу. Говорун жадно затянулся несколько раз и вернул окурок назад. После этого Саша-Гена поднялся со стула, произнёс тост, прославляющий всех гитаристов мира, и разлил по стаканам ещё одну «бомбу».