Раз — попаданец, два — мерзавец - страница 24
Еще когда я играл свои незатейливые роли в пьесах соучеников Миши Пыжевского, меня научили одному из главных умений артиста: совпадению звука и артикуляции. Дело в том, что в каждом языке для произнесения одних и тех же звуков существуют разные артикуляции, то есть, движения языка, губ и прочих частей говорительного аппарата и других частей тела. Даже говоря на диалекте или сленге (жаргоне) одного и того же языка человек двигается по-другому. Поэтому у артистов есть некие нормы этих самых движений. Ты можешь произносить слова, как заправский интеллигент, но если движения твои малограмотного дяди, то зрители этого дядю и услышат. Ты играешь самого кондового русака, но если двигаешься, как, скажем, немец или житель села Прибышки, то зритель услышит немецкий акцент или прибышковские интонации. Миша мне говорил, что разведчиков часто ловили именно на этом, а вот Зорге, например, повезло, — он был немец, поэтому японцы его русскую артикуляцию не вычислили.
Так вот, я вдруг заметил, что, слушая Юрия, я слышу одно, а вижу другое, очень и очень другое. И сразу в моей ослиной голове заработали нейроны и другие детальки, заведующие умственными способностями человека разумного, и я начал соображать.
«А почему это, — подумал я, — в этом историческом фильме, который тут снимается скрытой камерой, персонажи говорят языком, не приближенным к языку эпохи? Понятно, что человека этого века мой современник поймет со скрипом. Но какие-нибудь словечки для создания духа, привкуса того времени любой сценарист и режиссер вставил бы. А мы с Юрием, Лесей, Бироном и иже с ними шпрехаем на среднестатистическом русском языке даже не начала двадцать первого века и даже не литературном. Но тот же Смилянич двигает губами совсем не по «среднестатистическому», и вычитываются из этих движений словечки типа «токмо», «мочно», «ежели» и прочие, которые я в страшном сне не произнесу, а в веке Юрия, возможно, они очень даже уместны. Это что же, мне переводчик встроили в мозги? Куда же еще, ведь я не раз переодевался. Но только с артистом ли я разговариваю?»
Это было первое здравое рассуждение, от которого меня затрясло, как в ознобе. Потому что какой же режиссер будет снимать фильм, в котором как минимум один из исполнителей говорит по-таковски, что его никто и понять не может.
Второе озарение мое было не лучше. Я вдруг сообразил, что тот же Смилянич, конечно, со мной не откровенничает, но даже по делу ему приходится говорить о семье его, родственниках, слугах. Я же торчу в этом чужом времени уже не один день, а ни одной такой мыслишки у меня не появляется. Ну, то есть, о Мише Пыжевском я вспоминаю или, скажем, о двух мужиках, которые меня сюда пристроили. Но ведь у Саши Егорова не только Миша Пыжевский и последние работодатели в жизни были!
У всякого олуха моих лет и папа с мамой имелись, и друзья, и приятели, и девушки с женщинами всякие, учителя, враги, соседи… короче говоря, толпа людей, о которых я почему-то не вспоминаю и не думаю.
Не вспоминаю даже сейчас, когда эту несообразность уразумел.
После таких оглушающих мыслей, мою рожу так перекосило, что даже выдержанный Юрий заметно вздрогнул и торопливо прошептал: «Хорошо-хорошо, черт с тобой, все расскажу, только не сейчас, а дома». Это было хорошее решение, хотя он просто кучера опасался. Оно дало мне возможность еще немного заняться своими проблемами.
Прежде всего я попытался вспомнить маму. И обнаружил в памяти зияющую пустоту. С папой и другими родственниками было не лучше. Черт побери, неужели меня вырастили в детском доме и так накачивали психотропными препаратами, что мне память отшибло?
Но тогда почему я четко помню однокомнатную квартиру в центральной части города и обучение в университете? Какой-то я очень зажиточный детдомовец. Учился на археолога (это была одна из прогорающих специальностей, на которую брали — не шучу! — даже не умеющих читать), но курс был платным, и деньги я вносил вовремя, хотя никаких спонсоров-меценатов рядом со мной не было. И вообще, из своей жизни я помню только Мишу Пыжевского и трех безымянных студентов его учебного заведения, в пьесах которых мне удалось сыграть.