Разбитый глаз - страница 42
Из носа Кизона потекла тонкая полоска крови. Он упал на скошенное лицо. Кизон не стал вытирать его, хотя его верхняя губа была теплой.
«Вы собирались сорвать операцию в 1968 году, а Старик прислал нападающего из Брюсселя. Они собирались взорвать тебя, Мэннинг; вы даже не знаете этого, даже сейчас. Они собирались устранить вас, потому что вы влюбились. Я отправил Хэнли длинное сообщение и сказал, что позабочусь об этом за него. Я сказал, что займусь этой проблемой. Я сказал, что при необходимости убью тебя.
Эти слова вызвали у него холод и тошноту. Он думал о Куизоне, каким был пятнадцать лет назад. Предательство и предательство; он думал, что был в центре бури, и все же он был периферийным по отношению к ней. Кизон мог убить его; они хотели его смерти. Главное - операция.
«В конце концов, Хэнли мне поверил. Он знал, что я могу справиться со всем. Он знал, что я никогда не подводил Секцию, никогда не давал им неверной информации, никогда не вводил их в заблуждение. Если бы я сказал Хэнли, что позабочусь о тебе, тогда это будет сделано.
- Вы это выдумываете, - тупо сказал Мэннинг.
"Нет. Вы знаете, что я не такой. Вы уехали из Парижа и вылечили свое разбитое сердце. Вы были в Лаосе, вы были во Вьетнаме, когда ноябрь отправили домой. Вы знаете, я говорю правду. Вы сделали свои хиты, вы выросли, Мэннинг; ты знаешь, какой мир сейчас на самом деле ». Искривленный рот Кизона был покрыт застывшей кровью, но старик все равно не осознавал последствий удара. Кровь капала на цветы халата и окрашивала розы в другой красный цвет.
«Как вы думаете, почему Хэнли волнует, что вы влюбились в Жанну Клермон? Или кто-нибудь в разделе? Как ты думаешь, почему Хэнли будет до этого дела? Вы же не хотите, чтобы я принижал честь «леди». Я приветствую вашу галантность, хотя и не верю в это. Ты слишком долго был агентом, чтобы поверить всему, что только что сказал мне.
Мэннинг посмотрел на старика и понял, что он ужасно устал. Конечно, это было правдой; Кизон ясно видел вещи, всегда видел их ясно, а Мэннинг играл в небольшую игру внутри игры.
Этой весной в Париже все напомнило ему первую весну, ту весну с Жанной; все напомнило ему моменты его жизни до того, как она была окрашена его первым актом предательства. Предательства следовали за все эти серые годы с тех пор - смерть и секреты, ложь и грязные мелкие работы, о которых никто не говорил и которые никогда не записывались, даже в Секции, - но этой весной с ней снова напомнил ему цвета его юности. , прежде чем мир стал серым. Он был глуп, и Кизон увидел это, и Куизон подумал предупредить его сейчас, хотя он спас его пятнадцать лет назад. Жизнь Мэннинга не имела значения ни для кого, кроме Мэннинга. И за годы, прошедшие с той первой весны в Париже, даже Мэннинг стал меньше ценить свою жизнь. Смерть казалась менее ужасной, когда он приближался к ней. До сих пор, пока он снова не увидел Жанну Клермон.
«Я не знаю, что мне делать», - сказал наконец Мэннинг. Голос был глухим, едва слышным из-за гула звонков по парижскому полицейскому радио.
«Ничего не поделаешь, - сказал Куизон. Его голос снова стал нежным. Он все еще не прикоснулся к пятну красной крови на верхней губе. «Нам нечего делать, кроме того, что нам сказали делать».
«Если Хэнли захочет закончить задание, все будет в порядке».
"Нет. Это не так. Это было бы неправильно. Жанна Клермон стала важной в тот момент, когда информатор сообщил мне о ее исчезновении. Вы видите это, не так ли? "
Мэннинг ничего не сказал.
«Нет ничего, кроме как продолжать, по крайней мере, какое-то время, пока мы не узнаем правду о Жанне Клермон и не найдем способ использовать ее».
- Опять, - тупо сказал Мэннинг. «Только на этот раз, чтобы повернуть ее, чтобы она работала на нас».
"Да." Кизон заговорил с неожиданной мягкостью, как будто давая ребенку понять, что в мире действительно существуют демоны, более ужасные, чем те, которых он видел во сне.
«Я не хочу снова ее предавать».
«Но ты будешь», - сказал Кизон.
Мэннинг только долго смотрел на него.