Разбойник Хотценплотц и перцовый пистолет - страница 14

Он услышал его и остановился.

В свете фонаря он разглядел, что очутился в низком темном подвале. Но в этом подземном подвале не было пола! На ширине ладони от кончиков Касперлевых башмаков зияла глубокая пропасть, заполненная черной водой.

Касперль невольно отступил на шаг назад и прижался спиною к дверному косяку.

— Есть тут кто? — спросил он. Его голос прозвучал неясно и глухо, он совершенно не узнал его.

Какой-то плеск и бульканье донеслись до его слуха, они поднимались к нему из глубины.

— Да, здесь кто-то есть! — проквакало в ответ. — Если ты ляжешь плашмя на пол и заглянешь вниз, то увидишь меня.

Касперль послушался и на этот раз.

Лежа на животе, он дюйм за дюймом придвинулся к пропасти. Держа в вытянутой руке фонарь, он заглянул через край вниз.

— Где ты? Я тебя не вижу.

— Я здесь внизу, в воде. Ты должен опустить фонарь немного пониже.

Внизу что-то плавало в черной воде, нечто с огромными вытаращенными глазами и широкой провисающей пастью.

— Ну? — проквакало Нечто. — Теперь-то ты меня видишь?

— Вот теперь вижу, — сказал Касперль.

— И кем ты меня считаешь?

— Будь ты чуточку поменьше, я бы сказал — жабой. Или же лягушкой.

— Ты ошибаешься. Я жерлянка.

— Ага, — сказал Касперль и подумал: «Однако и для жерлянки ты, на мой взгляд, тоже слишком крупная…» Затем громко добавил: — И что же ты там внизу делаешь?

— Я жду.

— Чего же?

— Своего освобождения. Ибо ты должен знать, что в действительности я никакая не жерлянка, а…

— Ну а кто? — спросил Касперль.

— Не знаю, могу ли я доверять тебе, — проквакала жерлянка, которая ею будто бы не была. — Тебя послал Цвакельман?

— Нет, — сказал Касперль, — он не знает, что я здесь. Он сегодня гостит у одного коллеги в Букстехуде.

Жерлянка глубоко вздохнула.

— Это верно? — спросила она.

— Да, верно, — сказал Касперль, — три пальца на сердце! А теперь скажи мне, кто ты, если не жерлянка!

— Я была когда-то доброй феей.

— Феей?

— Да, феей Амариллис. Но уже семь лет я в шкуре жерлянки сижу в этом лягушачьем болоте, ох-ох-ох-хоо! Цвакельман заколдовал меня и заточил в темницу.

— Семь лет? — воскликнул Касперль. — Просто ужас! Почему ж Цвакельман это сделал?

— Потому что он злой, страшно злой! Он терпеть меня не мог, так как я иногда чуточку вмешивалась в его колдовство. Я была, по его понятиям, слишком добра, тогда он перехитрил меня и сделал из меня жерлянку. Такую — ох-ох-ох-хоо — жерлянку!

Заколдованная фея горько заплакала. Крупные слезы покатились по ее жерлянковому лицу.

Касперль охотно бы ее утешил, ему было ее очень жаль. Однако что тут было делать?

— Я могу помочь тебе? — спросил он.

— Да, ты это можешь! — всхлипнула жерлянка и лапкой вытерла слезы. — Тебе следует только раздобыть для меня нужную траву, траву фей. Она растет в нескольких часах ходьбы отсюда на Вересковом холме. Стоит тебе принести мне немножко этой травы, коснуться ею меня — и я свободна. Она тотчас же уничтожит все злые чары. Ты принесешь мне ее? Почему ты молчишь?

— Потому что… — сказал Касперль и запнулся.

— Да? Потому что?…

— Потому что я не смогу выбраться отсюда. Я тоже нахожусь в заточении в этом волшебном замке. Позволь я тебе расскажу…

И Касперль поведал жерлянке о своем приключении вчера ночью: как он попытался вырваться и как это трижды окончилось для него неудачей.

— Если ты посоветуешь, как мне отсюда выбраться, — заключил он, — тогда я принесу тебе фейной травы. Но боюсь, ты этого не знаешь.

— С чего ты взял это? — проквакала жерлянка. — Подумай: я как-никак была феей и уж кое-что смыслю в колдовстве. Ты не можешь выбраться за пределы замка, потому что Цвакельман заколдовал ограду вокруг него. Однако если ты оставишь в замке что-нибудь из своей одежды — вещь, которая в данный момент на тебе надета, — тогда ты свободен и волен отправляться куда пожелаешь.

— Это правда? — спросил Касперль.

— Попробуй! — проквакала жерлянка. — Тогда и увидишь, что я не солгала тебе. Лучше всего оставить здесь свою рубашку. Но чулок или шляпа тоже подойдут.

— Шляпа тоже? — выпалил Касперль. — Она служила только для маскировки, но принадлежит не мне, а моему другу.

— Это не важно, действует точно так же.