Разбойник Шмая - страница 15

стр.

Шмая не мог смотреть на старушку, он только слушал. Кругом говорили о смерти Фани. Дети плакали от испуга. Шмая поднялся, взял заступ.

Кладбище было недалеко от леса, за лужайкой. На горизонте начинало светать. Прислонясь к старому надгробию, Шмая молча смотрел на могилу жены. Он низко склонил голову, как делал это на фронте, стоя над свежей могилой близкого товарища, солдата, павшего в бою…

И на обратном пути Шмая слова не вымолвил. Тяжелым, неуверенным шагом плелся он к лесу. Проходя мимо людей, он старался не встречаться с ними глазами. Он сел на бугорке и вдруг почувствовал, что голова у него тяжелеет, будто свинцом наливается. Он вздрогнул, почувствовав, что кто-то взял его за плечо. Это старая соседка, которая недавно так тепло говорила о Фане, принесла ему подушку:

– Приляг, Шая… Ведь ты же с ног валишься. Быть может, чья-нибудь мать и моим сыновьям подушку под голову положит… Кто знает, где их косточки покоятся? Ты их помнишь, Шая? Ведь они с тобою в один день ушли на войну…

Шмая не отвечал. Он растянулся на земле, накрылся с головой шинелью и сразу же заснул.

Шмая не мог определить, сколько времени он проспал. Проснулся он от большого шума. Широко раскрыл покрасневшие глаза. Несколько секунд он вообще не понимал, где находится и почему так шумят люди вокруг него.

– Чего тут сидеть? – толковал старик в изодранном талесе. – Мы голы и босы, надо идти в местечко, похоронить погибших… Пойдем домой.

– Реб Арье, – спокойно сказал ему Шмая. – Вы завидуете умершим? Куда это вы собираетесь?

– Нечем детей укрыть! – всхлипнула одна из женщин.

– Есть нечего… От голода умрем…

– Зачем ты привел нас в лес? Ведь мы тут погибнем! Уж лучше бы у себя дома…

Шмая молчал. Он выждал, пока стало тихо, и сказал:

– Я тут не хозяин, не начальник, поступайте как знаете.

– Пойдемте, бабоньки, чего вы на него смотрите? Пойдем! – Женщина махнула рукой, взяла ребенка за руку и пошла. Прошла несколько шагов, обернулась, увидела, что к ней никто не присоединился, остановилась.

– Шмая, скажи все-таки, что же нам надо делать?

– Не знаю, что вы будете делать, – отозвался наконец Шмая,- Я и Хацкель остаемся здесь. Пока отряд не вернется, мы в местечко не пойдем. Бандиты, наверное, где-нибудь поблизости.

– А сюда они дороги не найдут?

– Есть у нас несколько винтовок, будем стрелять, – отвечал Шмая. – Будем драться за жизнь, за справедливость до последней капли крови…

Было тихо. Понемногу люди разошлись по местам, расстелили на голой земле что у кого было, улеглись. Кое-кто из мужчин ещё возился с шалашами, другие разожгли костры в ямках, а некоторые отправились на поле, чтобы нарыть картошки для ребят. Над лесом висело хмурое небо. У всех было тревожно на сердце: кто знает, сколько ещё времени придется провести здесь?

Спустя некоторое время Хацкель и Шмая поехали на ближний хутор, – авось удастся раздобыть молока для детей и больных, привезти кое-что из продуктов. Перед отъездом Шмая показал, как надо ставить шалаши, и посоветовал не шуметь, не ходить в местечко. Молодым людям, у которых были винтовки, он велел наблюдать за дорогой, не спать на посту.

Люди смотрели вслед уезжавшим, а когда ходоки скрылись в чаще леса, принялись за работу. Над головой шумел ветер, шелестели и падали наземь пожелтевшие листья.

Наступила ночь, а Шмаи с извозчиком все ещё не было. Их ожидали с нетерпением, с тоской и со страхом, не переставали говорить о них. Несколько женщин принялись было их оплакивать. Страх перед наступающей ночью, страх за людей, которые должны бы уже вернуться, не давал покоя.

– Эх, вы! – говорил старый Арье. – Из-за утробы погнали двоих на смерть! А когда приходится поститься? Можно бы и попоститься недельку…

– Поверьте мне, реб Арье, я могу ещё три дня ничего не есть, но дети… Их то ведь жаль…

Вдруг старик нагнулся, прислушался, потом приложит ухо к земле:

– А ну-ка у кого слух получше?

И в ту же минуту послышался далекий шум. Все притихли, и тогда стал слышен скрип телеги.

– Тише! Кажется, едут…

– Ну и что же?

– Может быть, это Шмая?

– А может быть, не он? А может, дьявол какой-нибудь?