Разбойник Шмая - страница 9
В доме с закрытыми ставнями и непогашенной плошкой, которая чадила до самой полуночи, было душно. Двое ребят спали и видели прекрасные сны, а Фаня, стройная, смуглая жена Шмаи, которая выглядит совсем невестой, подняла на него глаза, покрасневшие от бессонных ночей, проведенных за шитьем чужих платьев, и ни слова не сказала мужу. Она его хорошо знает, своего Шмаю. Когда он, не поздоровавшись, не пошутив, валится на топчан без ужина – она молчит и только изредка бросает на него недовольный взгляд. Он притворяется, будто ничего не замечает. Он курит свою цигарку, кутается в облако дыма и думает…
… Похоже, что весь мир с ума сошел, не иначе. Больше трёх лет таскал я винтовку, в окопах валялся, сто раз смерти в глаза глядел. В лазаретах меня всего искромсали, кое-как сметывали и замазывали мои раны и тут же снова хлопали по спине, говорили: «Годен!» – и я снова шел в огонь драться за батьковщину… Сколько горя перенёс на своих плечах, дня хорошего, кажется, за всю жизнь не видал. Но ты, разбойник Шмая, духом не падай! Пройдут трудные времена. В Москве и Петрограде власть взяли простые люди, они за правду стоят, за справедливость, они в тюрьмах и на каторгах полжизни провели, – на них можно положиться. И здесь, далеко от центра, порядок будет.
Правда, на Украине, в Киеве, объявились какие-то новые бандиты – Петлюра, гетманы, батьки. Новая каша заваривается, новая война затевается. Как всегда перед войной, повылазили из своих нор головорезы, шарлатаны, дезертиры и прочая мерзость. Доносы летят к батькам и от батьков, полиция и черносотенцы – на ногах. Хватают на улицах ораторов и агитаторов и тащат их в тюрьмы, убивают, выйдет бабка на базар пучок редиски купить, и ее схватят – шпионка…
Времечко… Городишко наш жалко. Война и так уже, почитай что, половину мужчин поглотила. В каждом втором доме – солдатка живет или вдова, ходят по городу девушки, хороши как ясный день, добрые, душевные, а женихов для них не найти. А тут и новые подрастают… И солдатки, когда встречают Шмаю, спрашивают:
«Шмая, вернутся когда-нибудь наши кормильцы? Перестанем мы когда-нибудь мучиться?»
«Ого! Да как ещё вернутся!» – отвечает Шмая.
Так уже оно на свете водится: после дождя, после ливня – погода наступает… В Москве и в Петрограде простой народ взял власть в свои руки. У нас тут, на Украине, дело малость затянулось, всё ходуном ходит. Но ничего. Похоже, что снова придётся винтовку в руки взять и покончить со всеми батьками. Пусть уж настоящий порядок установится…
Однажды, поздней ночью, когда дождь лил как из ведра, кожевенник Лейбуш прибежал к извозчику Хацкелю, постучал в окно и приглушенно крикнул:
– Хацкель, вставай!
Кожевенник Лейбуш – маленький человечек с грязновато-водянистыми глазками, которые не бегают лишь тогда, когда спят. На нём потёртый полушубок, искривленные сапоги, шапка набекрень, и когда бы вы его ни встретили, он что-то жует: ему некогда поесть по-человечески. При первом взгляде на него невольно возникает мысль: «Хорошо бы собрать для него милостыню» Лицо у него продолговатое, тощее, заостренное. А тощ он не оттого, что ему, упаси бог, жить не на что, не от забот. У него одна забота: «Люди добрые, когда я весь мир ограблю, чем я потом займусь?»
Лейбуш всегда имеет дело с кожей, со шкурами, с интендантством, и до этой ночи никаких претензий не имел ни к богу, ни к людям.
Дела свои вел он не один, а в компании со своим сынком Залманом, который когда-то учился и в Одессе и в Киеве. Но учение не шло впрок, и отец, в конце концов, понял, что сынок его гораздо успешнее будет разбираться в шкурах, чем в науках. Однако со студенческой фуражкой Залман никогда не расставался, а богатые барышни млели при виде этой фуражки.
Кроме сына у Лейбуша были ещё две дочери, состарившиеся в отцовском доме, ожидая, пока отец уладит вопрос о приданом.
– Хацкель, может быть, ты будешь шевелиться быстрее? – Ночной гость сильней забарабанил в окно, всё время оглядываясь в сторону черневшего вдали леса.
– Ох, ты, погибель на врагов моих, кто ж это спать не дает? – послышался в сенях сердитый простуженный голос извозчика.