Разгаданный секрет - страница 44
- Сегодня был у директора, - сказал Леонид Николаевич, взглянув на Семенова. - Видел на столе… Вот такая гора. Телеграммы, заявки. И всё о плитках. Пишут: «Мы - ударная стройка, нам полагается в первую очередь». И другие считают, что им тоже в первую очередь…
- Да, а вот как цех будет справляться? - задумчиво произнес Николай Васильевич.
- Директор меня о том же спрашивал.
Молодой Кушников рассказывал еще, сколько ему как начальнику цеху приходится выслушивать. Цех, мол, стал на ноги, извольте теперь пошевеливаться.
Семенов молчал, помешивая ложечкой чай.
- Руки! Руки нужны, - вздохнул Николай Васильевич.
- Где же взять эти умные руки? - покачал головой сын. - Михаил Пахомович с ног сбился, разыскивая охотников. А нам, знаете ли, посади еще сто человек за верстаки - все равно будет мало, не справимся, - и снова поглядел пристально на Семенова.
Тот сосредоточенно рассматривал что-то у себя в стакане.
Отец с сыном переглянулись, и Николай Васильевич, слегка откашлявшись, мягко произнес:
- Слушай, Дмитрий Семенович! - И этим неожиданным обращением по имени и отчеству как бы подчеркнул важность разговора. - Ты же видишь, каково нам с плитками. А молчишь. Не сейчас, а все время молчишь.
Семенов вопросительно поднял голову.
- Что мы можем всё рукой да рукой? - продолжал старый Кушников. - А ты себя словно в сторонку поставил. Как же будет?
- Вы насчет чего? - нахмурился Семенов.
- Сам догадываешься, насчет чего. Механизация доводки. - И мастер скользнул ладонями навстречу друг другу. - Твоя идея…
- Это дело конченое, - дернулся Семенов. - Я уже говорил: отрезать и забыть…
- Почему конченое? - спросил Леонид Николаевич.
Семенов нехорошо усмехнулся:
- Да что, право! Придумал человек… А ему в нос ткнули - чушь, мол, гороховая… Спасибо, вразумили!
- Ага, значит, обиделся? - уколол Николай Васильевич.- На весь свет, на рабочий класс. Пусть теперь о нас не Семенов, а господин Иогансон думает!
Упоминание об Иогансоне вывело Семенова из напускного равнодушия.
- А что? - вспыхнул он. - Кто мне теперь поверит? За мной слава такая: горе-изобретатель! Кто же рискнет мою «чушь» строить? А один я не могу. Не могу? - с тоской и болью выкрикнул он, резко отодвинув стакан.
- А может, кто-нибудь и рискнет. Послушай лучше, что тебе начальник скажет, - кивнул Кушников на сына.
У Леонида Николаевича был сегодня с директором основательный разговор. Что же делать дальше? Как развивать производство плиток? Ведь малая производительность ручной доводки грозит просто катастрофой. И Леонид Николаевич поставил вопрос о семеновском изобретении. Раньше директор только отмахивался: что там заниматься далекими мечтаниями, когда цех еле дышит и путается еще с азбукой доводки! Но сегодня директор задумался над словами Кушникова.
- Ну что ж, покажите, что у вас там за чудо такое. Чертеж, схему…
Это был очень серьезный сдвиг. Директор не любил бросать слова на ветер. Надо хоть что-нибудь предъявить, что могло бы дать представление о принципе изобретения. Как думает Дмитрий Семенович?
При последнем вопросе Семенов, шагавший уже туда и обратно по комнате, остановился и, не поднимая упрямо опущенной лобастой головы, молча уставился в пол.
- Скажу вам честно, - продолжал Леонид Николаевич. - Я не знаю, что из всего этого еще получится. Как примут вашу идею директор, технический совет… Но время сейчас за вас, Дмитрий Семенович. Мы с отцом верим, будем отстаивать. Но вы должны сами решиться. Еще раз решиться. Пойти на все, что потребует изобретение. (Семенов молчал.) В конце концов это ваш интерес…
- И долг… - вставил Николай Васильевич.
Семенов принялся опять шагать туда и обратно по комнате.
Но вот он подошел к кровати, нагнулся и вытащил из-под нее свой дорожный сундучок. Подняв крышку, он порылся в вещах. На самом дне лежал толстый сложенный лист бумаги. Лист, вырванный когда-то из альбома для рисования. Сжигая свою модель в день краха там, в Ленинграде, разорвав все свои бумаги, он оставил зачем-то этот лист. И, сам ни во что не веря, сунул его, не зная зачем, в сундучок - так, на память. В Москве он ни разу его не доставал, словно и в самом деле забыл о нем, лежащем там, на дне, под ворохом вещей.