Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице - страница 6

На первом этаже флигеля усадьбы устроилась «Контора изданий» С. А. Толстой, которой ведал артельщик М. Н. Румянцев, проживавший много лет со своей семьей рядом с конторой – внизу (верх флигеля часто сдавался в аренду под жилье квартирантам). Склад книг Софья Андреевна устроила в левой части старого сарая, середину которого занимал каретник, а правую часть три лошади и одна корова.

Как протекала жизнь Льва Толстого в его хамовническом доме? Помимо, собственно, творчества, он не изменял и любимым привычкам. И размеры усадьбы этому способствовали. Теперь ему не надо было отправляться на Девичье поле или Воробьевы горы, чтобы следовать выработанному для себя принципу: «Одно из самых худших зол человека – недостаток физической работы». Дрова он колол обычно по утрам в сарае (поскольку случалось это зимою), затем носил их через черный ход дома к печке своего кабинета (в кабинет Толстого можно было пройти через особый, так называемый черный ход). «Много работаю руками и спиною в Москве. Вожу воду, колю, пилю дрова. Ложусь и встаю рано, и мне одиноко, но хорошо», – писал он В. Г. Черткову в 1885 году. Из садового колодца зимой на санках, а осенью на тележке писатель возил воду в десятиведерной бочке для хозяйственных нужд. Софья Андреевна рассказывала сестре: «Встанет в семь часов, темно. Качает на весь дом воду, везет огромную кадку на салазках, пилит длинные дрова и колет и складывает в сажень. Белый хлеб не ест; никуда, положительно, не ходит». Француженка Анна Сейрон, гувернантка, рассказывала, что, когда в колодце не оказалось воды, Толстой, «бедно одетый, подобно всем прочим водовозам», спустился «к самой Москве-реке. Он употребил на этот путь целый час и вернулся домой смертельно утомленный».

Толстой расширяет свои познания в ремеслах. Уже несколько лет лелеет он надежду научиться шить сапоги. Учитель его детей В. И. Алексеев, появившийся в Ясной Поляне в 1877 году, рассказывал, что Толстой признавался ему в «зависти» к его способности к сапожному делу.

Он учится сапожному делу у запомнившегося его сыну Илье «скромного чернобородого человека», приходившего регулярно к писателю, который «накупил инструментов, товару и в своей маленькой комнатке, рядом с кабинетом, устроил себе верстак». Сапожник садился рядом с Львом Николаевичем «на низеньких табуретках, и начиналась работа: всучивание щетинки, тачание, выколачивание задника, прибивание подошвы, набор каблука и т. д.», «научившись шить простые сапоги, отец начал уже фантазировать: шил ботинки и, наконец, брезентовые летние башмаки с кожаными наконечниками, в которых ходил сам целое лето».

Однажды «заказывать сапоги» к Толстому пришел Афанасий Фет. Заказ был выполнен Львом Николаевичем собственноручно. Фет, заплатив Толстому шесть рублей, сочинил следующее «удостоверение»: «Сие дано 1885-го года Января 15-го дня, в том, что настоящая пара ботинок на толстых подошвах, невысоких каблуках и с округлыми носками, сшита по заказу моему для меня же автором “Войны и мира” графом Львом Николаевичем Толстым, каковую он и принес ко мне вечером 8-го января сего года и получил за нее с меня 6 рублей. В доказательство полной целесообразности работы я начал носить эти ботинки со следующего дня. Действительность всего сказанного удостоверяю подписью моей с приложением герба моей печати. А. Шеншин[1]».

В Хамовниках писатель увлекся сапожным ремеслом

Помимо сапожного дела, Толстой решил обучиться древнееврейскому языку, для чего уже в октябре 1882 года позвал к себе раввина Соломона Минора. В это время граф принялся изучать Библию и Талмуд. Жена сего занятия не одобрила. Совмещая столько разных занятий, писатель строго следовал выработанной им формуле «четырех упряжек»: «Лучше всего бы было чередовать занятия дня так, чтобы упражнять все четыре способности человека и самому производить все четыре рода блага, которыми пользуются люди, так, чтобы одна часть дня – первая упряжка – была посвящена тяжелому труду, другая – умственному, третья – ремесленному и четвертая – общению с людьми».

Не случайно, что переезд в Москву совпал с пересмотром жизненных ценностей Толстого. Переоценка мировоззрения в итоге привела к появлению нового религиозного учения – толстовства, нашедшего немало сторонников. Это новое христианское учение должно было, по мысли Льва Николаевича, объединить людей идеями любви и всепрощения. Он стал активно проповедовать непротивление злу насилием, считая единственно разумными средствами борьбы со злом его публичное обличение и пассивное неповиновение властям. Путь к грядущему обновлению человека и человечества он видел в индивидуальной духовной работе и нравственном усовершенствовании личности, что и стал осуществлять на собственном примере.