Разрешенная фантастика – 3 - страница 5

– У вас осталась какая-нибудь еда?

– Да. Немного. Папа… В последние дни не ел – говорил, что не хочет. Это сейчас я понимаю, что он просто пытался сэкономить её для меня. Вон: сухари… и мука. Полмешка ещё осталось.

Глядя на её такое, оказывается, тощее тело, Шавкат подумал, что ей этого хватило бы… Да, месяца на два. Но нужны ещё дрова.

– А дрова?

– Нет. Вот дров не осталось, – она указала жестом на печь-буржуйку у входа. – дрова кончились ещё неделю назад.

– А почему тогда у вас здесь всё ещё тепло? – Шавката вновь кольнуло подозрение.

– Это просто. Я жгла бензин. Вернее, тряпки, пропитанные бензином.

Верно. Бензином воняло. Как и всем, чем обычно воняет в таких берлогах-норах: потом, гарью, плесенью и д…мом. Его глаза, привыкшие, наконец, к темени ничем не освещаемого пространства, выявили две стандартных канистры в дальнем углу.

Надо же. Похоже, мужчина, и так бывший на последней стадии истощения, банально угорел. А почему тогда она сама не?.. Ладно, неважно. Зато теперь у них с женой будет третий сменщик для караула.

– Что вы хотите взять с собой?

– Ну… – она замялась, – Вон тот тюк с одеждой и постелью. Это я уложила, когда поняла, что остаться здесь… Всё равно не смогу. Вот и сидела снаружи, тянула с уходом до последнего. Не знала только – куда податься…

Ещё вон там – сухари. Мука. Старая шуба. Два пистолета.

Он повертел их в руке. Опять Макаровы. Затем засунул в карманы парки: не пригодятся, наверное. Но и оставлять оружие здесь нельзя: вдруг мародёры ещё рыщут…

Лекарств оказалось немного: аспирин, уголь, йод, сенадексин да но-шпа. Что ж: лекарства-то точно пригодятся. Их-то аптечка, конечно, побогаче, но не взять – глупо.

Он помог закинуть ей на спину тюк с одеждой. Тот оказался лёгким. Остальные вещи взвалил на спину себе, чуть подвинув лук:

– Идёмте.

Первые два часа шли молча. Шавкат просто двигался назад по своим же следам, аккуратно обходя холмики, и ямы, в которых могли таиться предательские осколки стекла и острые куски арматуры. Женщина держалась сзади, шагах в пяти. Шла профессионально: ничто не скрипнет, не хрустнет. Значит, научилась двигаться здесь. Значит, точно – городская. Когда в город забредали наудачу те, кто выжил в пригородах, они топали и ломились, как стадо взбесившихся носорогов, двигаясь цепью, и громко переговариваясь. Но от таких поисковых партий Шавкат попросту прятался. За Дом же он не беспокоился: подвал-бункер замаскирован теперь так, что даже стоя на его крыше невозможно ничего обнаружить.

Наконец, заметив, что женщину начало качать, и она отстала что-то уж совсем сильно, он решил сделать привал. Они уселись за куском кирпичной стены, так, чтоб с того места, откуда они ушли, их нельзя было заметить, даже если кто-то и следил за ними.

Он вынул из-за пазухи свёрток с варенной вермишелью. Переломил тёплый от его тела резиноподобный круг пополам:

– Угощайтесь.

Она, молча кивнув, взяла. Ела вначале вяло, механически, но вскоре, не то распробовав, не то – поняв, что голодна – с жадностью. Он ел не спеша, всё ещё прислушиваясь, и оглядываясь: нет, ни слежки, ни преследования. Или он стал староват, и ничего не замечает из-за севших слуха и зрения?..

Солнце, вернее, тот отсвет, что оставался от него на небе, явно клонился к закату. Значит, весь долгий день конца лета прошёл. Разведка, можно сказать, прошла успешно.

Всё-таки найдено полмешка муки, кучка таблеток, старая шуба, да третий сторож.

Тоже немало, если подумать: помощь им сейчас… нужнее пищи. Потому что зрение в последние недели и правда – стало сдавать. Он уже был вынужден достать из аптечки более сильные – минус четыре – очки. От которых с непривычки глаза слезились.

– А как вы выжили? – спросила вдруг Тамилла.

Шавкат мысленно воздел очи горе. Его самого этот вопрос тоже всегда удивлял. А и правда: как они выжили? Каким чудом сложилось так, что они как раз находились в подвале, вяло переругиваясь из-за того, что из консервации уже можно открывать, а что – оставить на следующую осень…

И когда вдруг загрохотало, и на потолок подвала рухнули обломки их двухэтажного дома, он понял: это – не землетрясение. Это – она.