Разрушенная невеста - страница 19

   Петр Петрович сказал правду: его племянник находился в лесу с красавицей-женой. Оба они весело разговаривали и смеялись, прохаживаясь по густому лесу, не подозревая, что над ними нависла грозная туча.

   В лесу было тихо, хорошо, привольно. Но вдруг эта тишина прервалась и до ушей счастливых молодых донеслись сдержанный говор и быстрые шаги.

   -- Я слышу голоса, к нам идут, -- прислушиваясь, с тревогою проговорила Маруся.

   -- И то. Кто бы это был? Маруся, да ты в лице переменилась. Ты испугалась, милая? -- ласково спросил Храпунов. -- Но чего, чего, моя голубка?

   -- Сама не знаю. Только вдруг так грустно. Ох, Левушка, не перед добром это.

   Едва только молодая женщина проговорила эти слова, как по дороге им навстречу показались солдаты и офицер.

   -- Солдаты... Видно, за мной! -- крикнул Храпунов. Эти слова как-то невольно вырвались у него из груди.

   -- Отгадал... мы за тобою, -- грубо проговорил офицер, поравнявшись с Храпуновым, и, показывая на него солдатам, добавил: -- Окружите его и ведите!

   -- Куда? -- бледнея, спросил у него бедняга.

   -- Пока к твоему дяде, в усадьбу, а оттуда повезем тебя в Москву.

   -- В Москву? Нет, нет. Я не отдам вам Левушки, не отдам! Он мой! -- с горьким плачем проговорила бедная Маруся, крепко обнимая мужа.

   -- И не отдала бы ты, барынька, а мы возьмем, и тебе с муженьком расстаться придется, -- проговорил офицер.

   -- Никогда, никогда! Куда Левушка, туда и я.

   -- Ведь его в острог указано доставить.

   -- В острог? За что же? -- воскликнул Храпунов.

   -- Про то тебе скажут. Да ты и сам, чай, знаешь, за что тебя сажают. Ну, растабарывать нечего, пойдем!

   Злополучного Левушку привели обратно в усадьбу к дяде под конвоем солдат.

   С помертвевшим лицом, едва передвигая ноги, шла за ним Маруся. Ее горе было страшно, безысходно. Она теперь не плакала; слезы не облегчали ее намученной души.

   Офицер, присланный арестовать Храпунова, не дал ему и часа пробыть в усадьбе у дяди.

   -- Скорее, скорее, мне недосуг прохлаждаться с тобой! -- кричал он на бедного Левушку, торопя его.

   -- Господин офицер, молви мне, есть у тебя сердце или нет? -- сурово посматривая на нежеланного гостя, спросил у него старик Петр Петрович.

   -- Знамо, есть! Неужели, господин майор, ты думаешь, что без сердца может жить на свете человек?

   -- А вот ты живешь на белом свете без сердца, -- желчно заметил ему Петр Петрович. Он сердечно простился с племянником, крепко обнял его и несколько раз принимался крестить и благословлять его. -- Поезжай, племяш... уповай непрестанно на милость и правосудие Божие! Господь не попустит погибнуть неповинному, и чистого не скоро загрязнишь.

   -- Дядя, родной, не покинь Марусю, не оставь ее в несчастии и горе. Прошу о том усердно, -- дрогнувшим голосом, со слезами воскликнул Храпунов.

   -- О чем, племяш, просишь? Маруся мне теперь не чужая, а дочка, Богом данная... вместо отца был ей и во время свадьбы, и теперь таким же буду.

   Марусю с большим трудом оторвали от мужа и, как мертвую, в беспамятстве понесли в ее горницу.

   Вся майорская дворня вышла проводить молодого боярича. Левушка, несмотря на свое краткое пребывание в усадьбе дяди, сумел снискать между дворовыми любовь и преданность себе, а потому, когда его заковали в цепи и посадили с солдатами в телегу, послышался громкий плач с причитаниями дворовых баб.

   Телеги с офицером, Храпуновым и солдатами съехали со двора и скрылись из глаз, а старый майор все продолжал стоять на крыльце; он так ослабел от горя, что не мог стоять без посторонней помощи: его поддерживали под руки двое здоровых парней.

   -- Батюшка-барин, не изволишь ли в горницу идти? Да прилег бы, твоя милость, отдохнуть, -- соболезнуя горю своего старого господина, сказал ему один из парней.

   -- А племяша увезли? -- тихо спросил Петр Петрович у дворового.

   -- Увезли, батюшка-барин, -- со вздохом ответил тот.

   -- Увезли, увезли. Разлучили! Звери, а не люди. Проклятья вы достойны. Я сам поеду в Москву, паду к ногам матушки-царицы и буду слезно просить у нее милости и правды! Да, да... Я завтра же поеду. О, Господи, какое горе... какая беда! -- крикливым голосом проговорил секунд-майор. -- А что племянушка, сердечная моя?