Разрушенные - страница 32
— Двести тысяч?
Я почувствовал ее слабину и знал, что наконец-то нашел цифру, за которую она продастся.
— Оплата наличными в конце месяца.
В ее глазах появился свет, когда она быстро что-то обдумывала, затем все прекратилось.
— Ты действительно в отчаянии.
Мое сердце остановилось. Возвращая меня к реальности, где идеальная богиня Хейзел никогда не спит с такими горгульями, как я.
К черту это. Почему я беспокоюсь? Я могу выбрать любую шлюху, которая бы меня обслужила, и за которую не нужно бы было бороться и обхаживать. Я переключился с желания ее поиметь, до желания бросить на землю и заставить проглотить ее собственные слова.
Ее взгляд метнулся к неровному шраму у меня на щеке.
— Я скажу тебе, что я думаю о тебе, Обсидиан Фокс. Только потому, что ты возбуждаешь глупую часть моего мозга и заставляешь хотеть кого-то впервые за годы, не значит, что ты можешь устрашать меня шрамами и запугивать, толкая этим в свою постель. Я не занимаюсь продажей своей души и не трахаюсь с незнакомцами за деньги, но ты прав, так бывает. Я нуждаюсь в деньгах, и ради этого охотно сделала бы практически все, но что я не хочу делать, так это мириться с тщеславным мудаком. Во всей моей жизни их и так было достаточно.
Я не сводил с нее глаз. Она была охвачена гневом. Ранимая и свирепая, мощная комбинация для убийцы внутри. Я хотел сломать ее, позволяя ей гневаться.
Внезапно она засмеялась.
— Ты ненормальный. — Затем пробормотала себе под нос: — Я ненормальная.
Я замер, когда она выпрямила спину и повернулась, смотря на меня своими зелеными глазами.
— Я не могу поверить в то, что делаю это, но постарайся быть меньшим ублюдком, — она вытянула руку ладонью вверх, как будто готовая что-то принять. — Верни назад мой нож и попроси меня мягко и вежливо. Не дай мне повода захотеть его использовать.
Мое сердце, сбившись, забыло, как стучать. Уважение смешалось с похотью, и я попал в ее ловушку. Так или иначе, в конечном итоге, она получила власть, и я это ненавидел.
Опустив руку в карман, я вытащил нож и протянул ей его. Я сжал кулаки. Она уже трахнула мою жизнь. Во всем теле я испытывал потребность в боли. Я должен был стать самим собой. Я должен был найти спасение от этого ужаса. О чем я думал?
— Ты останешься на месяц.
Она кивнула, смотря на свой нож.
— Ты позволишь мне трахать тебя так, как я этого захочу.
Она напряглась всем телом, но медленно кивнула.
— Ты перестанешь спорить и ответишь на любой мой вопрос?
Мы встретились взглядами, и в глубине ее глаз вспыхнул гнев. В конце концов, она кивнула.
Осторожно, не касаясь ее, я опустил нож в ее ладонь. Я сомневался, что мой самоконтроль может стерпеть хоть чуть-чуть больше возбуждения на данный момент. Я чувствовал себя так, будто был на войне: истекал кровью и был не совсем уверен, кто победил.
В тот момент, когда нож оказался в ее власти, она быстро схватила его и прижала к своему телу.
В это мгновение я почувствовал, что она окончательно определилась в своем решении, в глазах пылал огонь, а в теле чувствовалась уверенность.
— Если ты будешь плохо со мной обращаться, будь уверен, что лишишься члена на всю оставшуюся жизнь. Относись ко мне с уважением, и я останусь.
Смахнув с щеки прядь вьющихся волос, она пробормотала:
— Я принимаю твое предложение, Обсидиан Фокс. Не заставляй меня об этом пожалеть.
Моей любимой поговоркой была: «Красота в мире спрятана за грязью и ложью, в то время как зло изображено в красоте и улыбках».
Это стало заветом, по которому я жила. Правилом, которое я никогда не нарушала. Потому что я больше не доверяла красоте и улыбкам. Сладость этого притворства я чувствовала на своей шкуре.
Я научилась счищать поверхность и искать правду, все время защищая себя во лжи.
Но потом мужчина, который не был красивым или лжецом, сделал мне предложение. Со страхом и глупостью я продала ему себя. Продала себя бойцу, который мог чувствовать мою ложь так легко, как лиса чувствовала кролика.
Я сожалела об этом.
Я упивалась этим.
Это разрушило меня.
Через секунду после того, как я себя продала, меня захлестнула волна ужаса, стягивая сердце.