Разум и природа - страница 7
Далее, со связью между людьми, проявляющейся в том, что все они думают посредством историй. (Поскольку компьютер, конечно, был прав. Именно так и думают люди.)
Я покажу, что как бы мы ни понимали слово «история» в этой истории о компьютере, сам факт мышления посредством историй не выделяет человека, как нечто уникальное, из ряда морских звезд и анемонов, кокосовых пальм и первоцветов. Напротив, если мир в самом деле связен, если моя гипотеза в основном верна, то мышление посредством историй должно быть общим для любого разума, будь то разум человека, леса мамонтовых деревьев или анемона.
Контекст и значимость должны быть отличительным свойством не только так называемого поведения (историй, выражающихся в «действиях»), но и всех внутренних историй, например, последовательности развития морского анемона. Его эмбриология должна быть каким-то образом соткана из историй. А за этим, опять-таки, стоит эволюция миллионов поколений, в результате которой на свет, подобно нам с вами, появился анемон — эта эволюция тоже должна быть соткана из историй. Значимость должна сохраняться на каждом шаге филогенеза и между этими шагами.
Просперо говорит: «Мы созданы из вещества того же, что наши сны»[Цитата из драмы Шекспира «Буря» (перевод Михаила Донского). — Прим. перев.], и он, конечно, близок к истине. Но иногда я думаю, что сны — лишь фрагменты этого вещества. Мне кажется, что вещество, из которого мы созданы, совершенно прозрачно и недоступно для нашего восприятия, и мы можем воспринять лишь трещины и разрывы этой прозрачной среды. Сны, восприятия и истории, возможно, — не что иное, как трещины и неровности в однообразной и бесконечной во времени среды. Не это ли имел в виду Плотин, когда говорил о «невидимой и неизменной красоте, наполняющей собой все сущее»?
Что же это за история, которая может связывать все эти А и Б — ее части? И верно ли, что всеобщая связь между частями есть глубочайшая сущность жизни? Рассмотрим понятие контекста — паттерна во времени.
Что происходит, например, когда я обращаюсь к психоаналитику школы Фрейда? Я вхожу и создаю нечто, что мы назовем контекстом, который, по крайней мере символически (как часть мира идей), ограничен и изолирован запертой дверью. Пространство комнаты и дверь используются для представления некоего странного, непространственного сообщения.
Я прихожу к психотерапевту с историями, но это не просто готовые истории, которые осталось только рассказать; это истории, коренящиеся в самой глубине моей личности. Во мне коренятся паттерны и последствия детских переживаний. Мой отец поступал таким-то образом; моя тетка делала такие-то вещи; и то, что они делали, происходило вне моего тела. Но чему бы я ни учился, это обучение происходило путем последовательности переживаний того, что делали эти значимые другие — моя тетка и мой отец.
А теперь я прихожу к психоаналитику, к этому новому значимому другому, на которого я должен смотреть как на отца (или, может быть, на антиотца), поскольку имеет смысл лишь то, что воспринимается в определенном контексте. Это явление называется переносом и присутствует во всех человеческих отношениях. Оно присуще любым взаимодействиям между людьми — ведь, в конце концов, форма наших вчерашних взаимодействий сохраняется, проявляясь в форме наших сегодняшних взаимных реакций. Это формирование, в сущности, и есть перенос с предыдущего обучения.
Явление переноса демонстрирует, что компьютер был прав, полагая, что мы думаем посредством историй. Пациент растягивает и укорачивает психоаналитика на прокрустовом ложе своих детских историй. Но говоря о психоанализе, я сузил понятие «истории». Я предположил, что она имеет какое-то отношение к контексту — решающему понятию, не вполне определенному, и поэтому нуждающемуся в исследовании.
«Контекст», в свою очередь, связан с другим еще не определенным понятием, которое называется «смыслом». Слова и действия без контекста не имеют никакого смысла. Это верно не только в случае человеческого словесного общения, но и вообще для любого вида коммуникации, для всех процессов мышления, для всего разума, включая тот, что подсказывает анемону, как ему расти, а амебе — что ей делать в следующий момент.