Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе - страница 21

Повернувшиеся на голос разведчики застыли с открытыми ртами при виде куч пулеметных лент, холмов из снарядных ящиков и гор из патронов россыпью, образовавшихся буквально из воздуха в небольшой зерносушилке. И уж совсем в ступор их вогнали трое «гансов», ловко собирающих звенья пулеметных и пушечных лент и набивающих собранные ленты патронами и снарядами. А майор подошел у Сидорову и, заискивающе улыбаясь, попросил:

— Уважаемый товарищ старший боец, вас не затруднит немного стрельнуть по танчикам с циферками двенадцать, семнадцать и тридцать два? Что-то мне подсказывает, что эти поцы, хоть и прикинулись дохлыми, но добром отдавать пульки вовсе даже не собираются. А мне просто неудобно допустить, чтобы уже буквально мои патрончики какие-то засранцы стали бы использовать не по моей надобности. Буквально три коротенькие очереди, я вас умоляю…

За обедом разведчики слушали доклад снабженца.

— Ну, пулеметики я с мотоциклеток и взял: уж больно пульки знакомыми показались. А вот с патрончиками к вашей пушечке — тут сложнее оказалось. Только я заметил, что дырочка в дульце у этих танчиков очень похожа на вашу дырочку — и вы знаете, не подвела интуиция Моисея Лазаревича, совпала номенклатура изделий! Вы, конечно, спросите, как старый и довольно-таки пожилой Вайсберг смог все это сюда доставить? А ответ будет очень даже простой: немецкие немцы все это добро на свои машинки как-то грузили, а значит — должны были у них быть и грузчики. Вот найти их было не очень просто, и это как раз маленький профессиональный секрет. Но когда Моисей Лазаревич грузчиков таки нашел, остальное было вовсе несложным делом…

— Вы знаете немецкий язык?

— Зачем? настоящий снабженец всегда найдет общий язык с любыми грузчиками.

— Ну, в этим понятно… а обед, полдник? Джем, сыр это вонючий, колбаса и прочее?

— Вы знаете, немцы таки очень неплохо кормят своих офицеров. Так что надо было лишь проникнуть в кладовку этой фашистской офицерской столовой… Хотя посуду я взял из Дома Колхозника, без спросу взял и готов за это ответить, понести, так сказать, небольшое наказаньице.

— И вы смогли проникнуть в немецкую столовую, да еще через линию фронта?

Майор пренебрежительно махнул рукой:

— Молодой человек, Моисей Лазаревич дважды проникал в кабинет директора лакокрасочного завода, причем через приемную с секретаршей!

Обед дважды прерывался пролетающими вражескими самолетами. Но первый, летевший довольно низко, Сидоров расстрелял из своей пушки даже не выпуская из левой руки ножа. А второй уже летел так высоко, что разведчики лишь лениво проводили его взглядами.

Не обнаружив противника немцы растерялись и остановили наступление. Красная же армия, безуспешно прождав фашистов полдня на том берегу реки, выслала наконец авиаразведку и по результатам ее быстренько перешла в наступление. И часам к шести вечера в деревню вернулись советские войска, усиленные уже несколькими танками и артиллерией.

В половине седьмого расположение посетил и комдив. Осмотрев позицию, он вызвал к себе командира роты и грозно поинтересовался:

— Вы почему не выполнили приказ об отступлении?

— Нам товарищ капитан Госбезопасности приказал не покидать расположения до шести утра завтрашнего для.

Капитан молча показал Иванову из-за спины комдива кулак, но спорить не посмел.

— Ну ладно, проверю. Если соврали — накажу по всей строгости законов военного времени — и с этими словами комдив было удалился, но вдруг обратил внимание на некоторый беспорядок:

— А почему это рядовой сидит в присутствии командира дивизии?

Петров, к которому относился этот вопрос, поморщился и с видимым трудом ответил:

— Извините, товарищ комдив, в бою получил ранение снарядами противника в ногу, и не то что встать, повернуться — и то не могу.

Лапушкин поморщился, но распорядился:

— Этого — в медсанбат, срочно. А остальные — завтра к шести утра подготовить рапорты о проведенном бое и передать мне через Особый отдел. И не думайте даже что-нибудь приврать, я этого очень не люблю! — при этом комдив особо выделив голосом слово «очень».

С этими уже словами Лапушкин наконец окончательно удалился, а Иванов, представив себе объем предстоящей писанины, тяжело вздохнул и пробормотал: