Ребенок - страница 18
– Белье меняют раз в две недели – просто в определенный день сдаешь его комендантше и получаешь новый комплект. Кухня в конце коридора, но лучше заведи себе плитку; пожарные это, конечно, запрещают, но плитки есть у всех. Холодильник я попробую тебе раздобыть.
– Холодильник?
– Ну, должна же ты где-то хранить продукты!
– Ах да, действительно…
– Можешь, конечно, ходить в столовую, но если есть там каждый раз, то выйдет дороговато. Удобнее готовить самой… Телефон – там, где лифты, но если надо позвонить по межгороду, то придется идти на почту. Хотя знаешь что: можно это сделать и бесплатно.
– Как???
– Я тебе покажу.
– Пошли! – Я вскочила с кровати.
Я была настолько взбудоражена, что сидеть на месте или чинно раскладывать по полкам свои вещи было сущей пыткой.
Дверь я закрывала уже сама – как полноправная хозяйка. Когда мы шли по направлению к лифтам, навстречу нам попалась сухощавая и сутулая женщина лет пятидесяти в темном казенном халате. Шла она суетливым шагом, глядя в пол, и напоминала мне водомерку.
– Здравствуйте, Серафима Гавриловна! – бодро, как на параде, выкрикнул Антон.
«Водомерка» подняла голову, и мне бросилось в глаза, что смотрит она по-мышиному пронырливо.
– Здравствуй, Антоша!
– Принимайте новых жильцов! Это Инна, – представил он меня.
– Очень приятно! – Серафима Гавриловна улыбнулась совершенно не понравившейся мне улыбкой: в ней было едва уловимое, непонятно откуда взявшееся презрение.
– Инна, если будут какие-то проблемы, обращайся к Серафиме Гавриловне.
– Конечно-конечно, Инночка, обращайся обязательно! – зачастила комендантша, цепко хватая меня за рукав, тыча рукой куда-то в конец коридора и подробно разъясняя, как ее в случае чего можно найти. Когда мы наконец попрощались и Серафима Гавриловна уже разворачивалась, чтобы идти в своем направлении, она вдруг снова неприятно улыбнулась и прошмыгнула по мне взглядом. Мне стало не по себе: словно меня в одну секунду ощупали чьи-то липкие руки.
Когда мы с Антоном вошли в лифт, я подавленно молчала. Мой проводник по лабиринтам МГУ почувствовал это, нахмурившись, взял меня за плечи и развернул к себе:
– Ты чего?
– Эта Серафима… Как-то она странно на меня смотрела!
– Странно смотрела? Да у тебя глюки!
Я не могла не засмеяться, чувствуя приходящее облегчение: как хорошо, когда парой слов разом снимается проблема!
– Точно глюки?
– Точно!
Как по команде я расслабилась и отдалась своему счастью – счастью жизни в МГУ, которое теперь со мной на много лет. Год жизни «зайцем» и подготовки к поступлению, пять лет учебы, три года аспирантуры… Девять лучших лет юности в лучшем изо всех возможных мест – разве это не чудо?!
Мы вышли за чугунную ограду главного здания, перешли улицу и вошли в другую ограду – за ней размещались три гуманитарных корпуса, спортивные залы и площадки, магазин, столовые – еще один район необъятного города МГУ. Перед первым гуманитарным корпусом горел вечный огонь в обрамлении белых колонн, а рядом сверкал отражающий небо пруд, и везде на газонах сидели, лежали и даже просто валялись студенты. Пары обнимались на виду у всех безо всякого стеснения, и я представила себе, что когда-нибудь и мы с Антоном будем так же лежать у пруда, легко поглаживать друг друга и что-то шептать друг другу смеющимися губами.
Зайдя внутрь серо-фиолетового здания, Антон повел меня к лифтам. Когда кабина опустилась и двери разошлись, я увидела очевидную, но совершенно невероятную для лифта вещь – телефон.
– Вот, – гордо сказал Антон с видом человека, произносящего «Сезам, откройся!», – звони!
– У меня ведь нет жетона…
– И не надо! Звонишь, как по обычному межгороду: набираешь восьмерку, ждешь гудка – и номер.
– Прямо так?!
– А тут халява.
Не веря в происходящее, я сняла трубку и услышала отдаляющийся голос Антона:
– Я тебя подожду. Наговоришься – приезжай вниз!
Я ехала наверх в полном одиночестве и ватными пальцами крутила диск. Возможность бесплатно звонить из лифта была уникальным просчетом университетской администрации (впоследствии эту ошибку исправили), но полностью находилась в рамках закона. Однако именно сейчас я вдруг осознала, в какую авантюру влипла, оставшись в Москве.