Ребята из Девятнадцатой - страница 3

Стрелок был не дяденька, на пять-шесть лет, пожалуй, постарше Соболя с Евдокимычем.

- У него отца на фронте убили.

- Ты че, тоже воровал уголь?

- Ну, да. У нас холодно... - пооткровенничал Юрка Соболь.

Он пожалел, что пооткровенничал. Стрелок нахмурился, зверем глянул, поправил на руке карабин.

- Отпущу одного, валяй. А ты стой. А я говорю, па-айдешь, - пропел стрелок, наставляя в упор дуло карабина на Юрку Соболя. У того дрогнуло под коленками. По коже пробежал натуральный мороз. Тоскливо сделалось на душе. Он почему-то подумал о слове «свобода». Красивое, милое, раньше толком не знал этого слова. Обалдело хлопал глазами, ноги шагали, куда шагали - бог знает.

Юрка оглянулся посмотреть, отстал ли Евдокимыч. Тот все маячил на горизонте. Юрка погрозил ему кулаком.

- Топай! - ткнул конвоир дулом.

Шли вдоль вагонов. Четырехосные, двухосные крытые и не крытые вагоны тянулись справа и слева. Платформы, цистерны с горючим, контейнеры для перевозки мазута и битума, гондолы, пульманы, хопперы. Лабиринт, из которого и одному, без конвоя, нелегко выбраться. Справа больше крытые вагоны. Слева, на платформах, под брезентом, что-то неизвестное. «Гостинец фашистам», - подумал Юрка. Это навело его на мысль о фронте. Вспомнил брата Игоря, воюющего за него. За мать, за сестру - за Родину, в общем. Вспомнил отца, наводящего на дороге мосты, чтобы составы шли полным ходом и напрямик к фронту. Что бы сказал отец, если б увидел его в таком никудышном виде? Снял бы свой узкий брючный ремень... Точно. Отец недолго раздумывал. Ему некогда было раздумывать. Юрке захотелось родного отцовского ремня.

Ну, Юрку-то он любил, конечно, только по-своему, по-рабочему. Из любви иной раз и ремня вкладывал... В кругу друзей нередко вспоминал, как испытывал сынка, принесенного из роддома: «Стал, гляжу: хилый. Этот не жилец, думаю, не та кость. На всякий случай протянул ему два пальца, хватку проверить. Он и взялся. Я подымать - он тянется. Сел. Я выше - не отпускает. Оторвался ведь от кровати, повисли ноги. Вот умори такого болезнью».

Живучесть, верно, была. Шести лет Юрка тонул. Какими путями выбрался - загадка. В руках зажата была скользкая ветка ивы, протянувшаяся от берега. Как он ее схватил, как подтянулся на мелководье - ничего не помнит: наглотался воды - сознанье вышибло, очухался уже на берегу. Покрасневшими глазами дома посмотрел на мать как-то по-особенному - она догадалась: тонул. Обняла, заплакала. Отец не вложил ремня, хотя мать в тот раз скрывать ничего не стала. «Че слезы льешь, последний он у нас, ли че?.. Да не реви, разве он потонет такой? Откуда хошь выкарабкается».

Разговоры были семейной легендой.

А тут нет, тут не выкарабкаешься, думал он.

Твердости духа Соболь, однако, не терял. Распусти нюни - группе от этого легче станет? На нее же позор ляжет. Эх, разве не понятно?

Соболь тяжко дышал, озирался по сторонам, занимал глаза путным делом, чтобы не расстроиться окончательно и не пустить слезу. На черта она ему, сентиментальность!

«Гостинцы» охранялись особо, у них были свои часовые. Чтобы не входить с ними в конфликт, Юркин стрелок велел переходить на другую сторону, при этом пришлось нагнуться и пролезть под вагонами.

- Туда везут. Оттуда чистые, - про себя отметил стрелок.

- Дадут жизни фашистам!

- Ясно... - подтвердил Юркин спутник.

- Куда меня? - по-свойски спросил Юрка Соболь на правах собеседника. Разговорчивый стрелок с таким значением вдруг промолчал, что Соболь понял его: не спеши, мол, придешь - увидишь.

- У меня отец на фронте и брат.

- А вот проверим...

- Кого проверишь? Отца? Брата? Пацанов проверишь?!

- Иди! - прикрикнул стрелок.

Соболь проглотил обиду, комом застрявшую в горле. Поправил на голове шапку-ушанку.

- Смотри, побежишь - худо будет, - конвоир по-своему понял его непроизвольные действия.

Сосредоточенно следя друг за другом, шли они рядом, бок о бок между стенами вагонов. Впереди показались ступеньки тормозной площадки - стрелок предупредительно сменил место: пошел ближе к той стороне, где была тормозная площадка. Пояснил: