Рецепт от безумия - страница 6

И все же я был подсобным рабочим, который безжалостно рубил все на дрова, экономя бензин. Если приготовить на дровах — вкуснее. Но есть дерево, ветка, корень, ствол, которым нужно сгореть, отдать себя, а есть — которым нужно жить. А вот начальник доцент, которому дано было высокое звание «биолог», означающее "хранитель природы", этого не знал.

Думаю, что эти чувства — верю в это — изначально боролись во мне, и поэтому однажды, взяв самое ценное в экспедиции — эмалированное ведро, — я с невыразимой злобой зашвырнул его в реку и пошел сквозь еще живые деревья черт знает куда.

Среди деревьев, среди огромного леса царила пустота. Вообще-то, нет никакой пустоты, и какая она — не знает никто. Любое дерево, любая частица мха, неотделенная от своего корня, любое животное, будь то паразит или дикий лебедь, замыкает на себе великое бесконечное пространство Космоса. И только человек, разумное существо, вроде бы высшее существо, может быть абсолютно пустым, абсолютной пустотой, потому что только он в состоянии не выполнить данное ему Великим Создателем.

Первая встреча. Могла ли она состояться, если на тысячи километров один бесконечный лес и больше ничего? И несчастная рабочая сила в моем лице, натоптав ноги по мхам, лопухам, трескучему хворосту, а порой проваливаясь по колено в мокром березняке, решила пойти назад, пройденным уже путем, и понырять за эмалированным ведром…

"Эм-м-м-м-э хэйк, эм-м-м-м-э хэйк", — послышалось где-то рядом, и это был человеческий голос. Я обернулся. Маленький, нет, наверное, крошечный человек сидел и мычал над каким-то ростком. По привычке я смотрел на этого человека и пытался понять, кто он. И вдруг понял, что смотреть можно на него, рядом с ним, сквозь него — и это будет абсолютно одинаково. Он не вызывал никаких эмоций. Ему не хотелось противостоять кому- то, его бы никогда, наверное, не обидели в большом городе, потому что жесткость и жестокость ударились бы в пустоту. Но это была не та пустота, это была пустота высшая, ибо в это мгновение с ним говорил корень — дитя природы. А ведь жестокость и злость — это горбатое и порой нелюбимое дитя.

Он просто выставил руку — и я остался стоять, не двигаясь. Человек то ли говорил, то ли пел какие-то заунывные слова и гладил землю, под которой был корешок тоненького ростка с серыми незаметными соцветиями. Потом он деревянным ножом обкопал росток и несильным нажатием правой руки медленно перенес корень из земли в левую руку Потом положил его рядом с ямкой, подошел к одному дереву, невероятно сильными руками (это я почувствовал сразу) дернул кору; подошел к другому — сделал то же. К третьему, к четвертому, стараясь далеко не отходить от ямки, которую выкопал. И, наконец, вдруг на пятом непонятным движением вырвал большой кусок коры.

Полусилось! — радостно обернувшись, сказал он мне. Корень завернул в оторванную кору. Кору, завернул в тряпку. И все это положил к сердцу, за одежду.

Ты кто? — спросил он меня. И вот тут я впервые в жизни понял, что попал в неразрешимую ситуацию. Я долго напрягался, пыжился, пытался что-то сказать. Потом, опустив голову, тихо и жалобно ответил:

Сережа

Холосо, — одобрительно сказал человек. — А это сто?

Ну… это я, — жалобно произнес разнорабочий.

Осень холосо, — успокоил меня человек и остался стоять, по доброму улыбаясь и глядя на меня. Мы долго стояли, теперь мне кажется, что вечность.

Кусать будешь? — спросил он.

Конечно, — живо согласился я. И еще, самое главное, в тот момент я произнес совершенно случайно фразу, которую должен был произнести. Но глубоко уверен, что меня подтолкнули к этому та ничтожная частица добра, которая осталась во мне, и воспоминания о начальнике, спасибо ему.

Я хочу быть с вами, — произнес я

Кусать будешь? — улыбаясь, повторил человек.

Да, да, буду, — закивал я

— Поели…

Ox уж это «посли»! Шли мы, шли и шли. И, если бы не этот человек, я готов был упасть в ноги своему начальнику и нырять до глубокой осени за эмалированным ведром.

Я пишу сейчас не о природе Дальнею Востока Я пишу для вас о ценнейшем богатстве — о просветленных человеческих душах, с которыми столкнулся. Но для очень уж рьяных любителей природы я скажу, что шли мы сквозь лет бабочек, они были все белые и небольшие, но в желтых, розовых, красных, черных пятнах и разводах. Порой приходилось отдергивать ногу, чтобы не наступить на огромных жаб, сидящих под лиственницей.