Реки Аида - страница 31

Этим мрачным октябрьским утром он должен проверить, есть ли все еще тот другая, эротическая, ценность его должности. Он хотел испытать, силой своего статуса удастся ли ему соблазнить журналистку, которая проведет с ним интервью. Это утро должно быть испытанием его эрекции, которая вместе с утратой звания комиссара стала слабой и несколько раз болезненно того сорокалетнего подвела.

Сбросил с себя пижаму и голым подошел к вешалке, на которой уже накануне приготовил одежду. Надел на себя кальсоны и майку с длинными рукавами, после чего обе эти части нижнего белья соединил между собой пуговицами. Не слишком крепко, ведь скоро будет раздеваться! Еще раз проверил, что коричневый галстук с желтыми ромба хорошо гармонирует с темным шерстяным пиджаком и эксцентричной кремовой рубашкой. Кивнув одобрительно головой, он одел все это, соединил манжеты запонками, поправил ремешок часов марки «Шаффхаузен», галстук заложил живописными складками и прикрепил бриллиантовой заколкой, резиновой грушей распылил одеколон на бычьей шее и на гладких щеках, после чего надвинул на глаза шляпу, обул блестящие, как зеркало, ботинки, и вышел из спящей квартиры.

Закрывая дверь и застегивая пуговицы пальто, слышал неохотные и даже гневные крики своей дочери, которая — только что разбуженная служанкой Ганной — выражала неодобрение в отношении школьных обязанностей, чувствовал запах кофе и пирожных, глазами воображения видел, как его кузина Леокадия включает радио и втирать ароматный крем в щеки. Отогнал от себя эти приятные и притягательные семейные картины, которые его призывали остаться дома. Вот имел перед собой видение эротической добычи. Лучше было бы, если бы среди своих близких он остался, выпил кофе с Леокадией и ребенок проводил в школу.

Сбежал быстро по лестнице. Решительным шагом вышел из своего дома на Крашевского, 3 и направился в сторону университета. В киоске, стоящем у его здания, купил «Польское слово» и папиросы. Облака, которые с рассвета висели над Львовом, были пронизаны там и сям холодным и ненадежным солнцем. Почерневшие кучи снега, столкнутые лопатами дворников на края тротуаров и изрезанные желтыми струями собачьей мочи, мешались ужасно и поднимались высоко над поверхностью проезжей части. Напоминали берега реки, в которой вместо воды текла желтоватая каша, состоящая из песка, остатков снега и конских экскрементов, разъезженных колесами телег и автомобилей. Проклятая река грязи. Даже в Аиде такого не было, — подумал он.

Попельский не переносил осенне-зимней погоды по одной, главной, причине — во время повсеместной слякоти не мог держать в соответствующей чистоте своих ботинок, к которым прилеплялись нечистоты улице.

Так было и сейчас. Сплюнул сердито на кучу снега у банка ПКО неподалеку от пассажа Хаусманна и через некоторое время перескочил проезжую часть улицы Легионов, по которой текла река грязи. На Гетманских Валах остановился на некоторое время у памятника Яну III Собескому. Поднял там свои ноги в ботинках, поставил их на ступеньки памятника и кусочком приготовленного заранее с этой целью лигнина вытер тщательно носок обуви. Он посмотрел на деревья, окружающие Гетманские Валы, на конце которых возносилось мощное здание Большого Театра. Это там в гримерной своего друга балетмейстера Юлиуша Шанявского он назначил встречу журналистке из «Нового века».

— Никто нам не помешает, — сказал ей вчера по телефону. — В отдельной гардеробной. Особенно по утрам. Там никого не будет.

Она согласилась без колебаний. Не спросила ни о странном времени интервью, ни о еще более странном месте его проведения. Попельский воспринял это как поощрение. Был вторник 31 октября 1933 года. В семь утра похотливый самец готовился к эротическому завоеванию. Лучше было бы для него, если бы сдержал в этот день свою похоть.

Спустя несколько дней пан Михал Гладыш, почтальон Почтового отделения номер 17, готовился к работе. В эту субботу, как всегда, должен был доставить абонентам выписанные ими газеты. Суббота отличалась, однако, от других будних дней, что к ежедневным газет добавлялись еженедельники, которые дополнительно отягощали сумки почтальонов. Отделение номер 17 на площади Гошевского относилось к восточному району Львова, а среди них районам вилл. Гладыш сильнее всех их не любил. В обычных домах свое распределение газет и еженедельников размещал гораздо быстрее, потому что в одном подъезде жило нередко несколько абонентов, зато в районах вилл тратил много времени, крутя педали часами на шатающемся велосипеде от дома до дома, от калитки до калитки. Хорошо, что хоть в субботу доставляли ему газету домой и не должен ходить за ней сам на почту!