Реквием для губной гармоники - страница 15

От брюк оторвалась пуговица и, звякнув, закатилась под кровать, куда только что спряталась кошка. Якоб находит пуговицу, вставляет нитку в ушко иголки и с грустным видом начинает пришивать. Ну что ты будешь делать! Ничего вразумительного не приходит в голову о сплочении. Вот наказание!

— Заткнись! Грязная свинья! — рявкает Хейки.

Йоханнес ухмыляется. Он развалился на церковной скамье, закинув ногу на ногу, и чувствует себя прекрасно. Три часа ночи, Йоханнес долго не мог заснуть и вылез из-за органа. Хейки тоже вышел. Мы втроем уставились на пламя свечи. Ссора в разгаре.

— Если ты сейчас же не замолчишь, то… — Хейки говорит тихо, но грозно.

Йоханнес прищуривается и продолжает тянуть совершенно спокойно, как бы разговаривая сам с собой:

— Да, она сызмальства была потаскушкой. Март, меньшой парень у плотника, ее всю дорогу… — Йоханнес делает выразительную паузу, будто подыскивает нужное слово. — Да, всю дорогу ее тискал. Зашел я как-то в ригу, гляжу: что за чудная тварь на соломе барахтается? Тут вроде голова, там вроде ноги. Белая такая и ядреная тварь. Дак вот…

Хейки вскочил и уже стоит над Йоханнесом.

— Плюнь, Хейки! Меня его трепотня не трогает, — говорю я, хотя спина у меня взмокла и ногти впились в ладони.

— Забавляются, черти, хоть бы что им. Кашлянул раз, потом другой — мне попона нужна была, а они ее под себя подложили, — потом ткнул граблями. Так эта восьминогая тварь и ухом не ведет. Ткнул еще, покрепче. Ну, тут Март очухался, поднимается, а Кристина все равно ни черта не замечает.

— Встань!

— А мне неохота, — куражится Йоханнес.

Хейки хватает его поперек туловища и хочет поставить на ноги. Йоханнес почти не сопротивляется, позволяет Хейки тормошить себя, только старается быть потяжелее.

— Оставь его, мерзавца, в покое! Я… я и не слушаю вовсе, — цежу я сквозь зубы.

Йоханнес, конечно, врет: Кристина — нет! Невозможно представить себе ее барахтающейся на соломе. Мы всегда тушили свет — Кристина скромная женщина. Но до чего же мерзко Йоханнес умеет врать! «Здоровенная, ядреная тварь, да еще восьминогая… не разберешь, где голова, где ноги». Никогда не предполагал, что Йоханнес может сочинить такую живописную брехню.

Йоханнес поставлен на ноги.

— Отстань, — отбивается он. — Дай договорить. Пусть человек знает, какова его зазноба. У меня-то у самого с этой хваленой Кристиной, вот те крест, ничего не было, хотя она бы не отказала. Захожу я как-то на кухню и вижу — Криста по пояс голая. Моется. Титьки торчат… Ну, думаю, а что…

Хейки бьет. Бьет сильно, прямо в нос. Йоханнес отшатывается. По лицу бежит струйка крови. Улыбка застывает в углах рта, верхняя губа криво ползет вверх, открывая редкие, почерневшие от табака зубы. Сейчас, видно, начнется. Такая тишина, что я слышу тиканье своих часов, торопливое, нервное тик-так. Пламя свечи колеблется, изгибаясь дугой.

— Пошутить нельзя… — говорит наконец Йоханнес.

Нет, сразу, наверное, не начнется. Йоханнес вытирает кровь и долго молчит. Потом, собравшись с силами, пытается продолжать совершенно тем же тоном, что и раньше:

— Да, мылась она. И титьки у нее торчали. Я зашел на кухню…

Теперь его рассказ предназначается не столько мне, сколько Хейки. Прежде Йоханнес посматривал на меня, теперь — на Хейки. Хейки сидит неподвижно, руки на коленях; они вцепились в колени. Он дышит часто, со свистом.

Но Йоханнес от волнения потерял нить разговора.

— Зашел я, значит, на кухню… — повторяет он.

Хейки понимает, что Йоханнес сбился.

— Ну, здорово тебе повезло, — подхватывает он, — по крайней мере посмотрел на полуголую бабу. Есть что вспомнить на старости лет. Что касается меня, господин Йоханнес, то я, честное слово, однажды совершенно голую женщину видел. До чего интересно!

Йоханнес разбит. По всем пунктам. Улыбка гаснет на его лице, рот открыт, как у рыбы, выброшенной на берег, но до нас не доносится ни одного слова. Мы тоже молчим.

Однако через несколько минут на лице Йоханнеса опять появляется ухмылка.

— Нету сна ни в одном глазу, — жалуется он. — К старости дело идет… Дома тоже иной раз по нескольку ночей не спишь.

Он доволен: ему удалось испортить нам сон. Но это еще не все, он выкладывает главный козырь: