Религия и социализм. Том I - страница 32

Но оторванный от труда «механизм» имеет в себе даже нечто безотрадное. Мир есть механизм. Что же тут хорошего? «Низвергнут царь неба, шатаются троны земли, мир стал республикой, убита в корне иерархия, рассеялся, как дым, страх перед сверхъестественным, державший людей в оковах» — радуется идеолог–материалист. «Скучно, серо, жестко, холодно стало в мире», говорит поэт. «Страшно стало, бессмысленно. Мы с нашим разумом живем в пасти бездушного диавола, который размозжит нас своими несокрушимыми зубами и равнодушно разложит в своем раскаленном чреве на химические элементы нашу мысль, нашу красоту, любовь и идеал. Страшно!» говорит идеалист.

Но труд не робеет. Связанный с трудом «механизм» приобретает совсем другой характер. Итак, мир закономерен, в нем можно предвидеть, в нем не таятся непостижимые силы, можно рассчитывать, опираясь на познание, уверенно воздействовать. Познать законы механизма не значит ли суметь управлять им?

И там, где созерцательный тип увидел отчаяние, тип активный, экономический, усмотрел свое грядущее царство. «Если бога нет», сказал он, «значит я могу стать им». — «Стихии могучи, но они рабы необходимости, я — мал, но разумен. Я покорю пространство и время, сделав моим Меркурием, моим возницей быстролетное электричество; Вулкан и Нептун будут моими работниками, я завоюю и устрою землю и пожалуй протяну руку к луне… А там… Если я посылаю свое слово через водный океан, отчего не покорить мне и океан эфирный? Все возможно для труда, опирающегося на познание».

Подобное ликование несется уже со страниц Бэконовой Антлантиды. Но новый враг подстерегает человечество. Прогресс его царственной власти, создание стальных рабов, дышащих паром, одухотворенных электричеством, сопровождался порабощением и разорением миллионов людей. Жадность, беспощадная, жестокая эксплуатация человека человеком, внезапные шквалы кризисов, вредоносная конкуренция, всевластная безликая биржа, торжество хлопка, угля, стали, и господина их золота над человеком, едва не убили радостного порыва Моров, Бэконов и Кондорсэ.

Но все также громко и радостно зовет вперед Сен–Симон, гигант мысли, великий пророк перед лицом человечества. На вопли мещанских экономистов, на проклятия капиталу, он отвечает великим ответом — организуйтесь! Страдание происходит от индивидуализма, частной собственности, разорванности хозяйства, эгоистических стремлений; задача промышленности, земледелия, торговли, хозяйственная практическая задача человечества — организовать братски свои силы. И Сен–Симон смело назвал эту торгово–промышленную задачу религиозной. Но это уже была заря религии без Бога.

Труд растет. С ним растет наука и техника, как понимание закономерности природы и умение пользоваться этим пониманием. С ним растет социализм, как понимание необходимости организации всечеловеческих сил для дальнейших побед, для дальнейшего роста. Тайны общественной неурядицы постигнуты. Старые ложные приемы: призыв к просвещенным монархам и миллионерам, бунты заговорщиков с целью захвата власти, организация примерных коммун — оставлены: враг обнажен, боец вооружен, истинный представитель труда, воплощенный труд — пролетариат всех народов, взял в свои руки знамя идеала. С его победой боги умрут окончательно, и человек взойдет на Олимп диктовать миру законы. Искупление раскроет свою тайну: это тайна труда и его и международной и бесклассовой организаций.

****

На одном публичном диспуте оппонентом против пишущего эти строки выступил один из выдающихся представителей прогрессивного духовенства. В чрезвычайно яркой и полной образов речи священник этот развил свои мысли о значении религии для человечества. Закончил он приблизительно таким образом:

«Жизнь человеческая представляется мне большой храминой, куда воздух, тепло и свет проникают через несколько окон: окно науки, окно философии, окно искусства, окно религии. Хотят заколотить это последнее окно. Я же говорю — оставьте; чем больше света, тепла и вольного воздуха будет врываться в нашу храмину — тем легче будет дышать, тем радостнее жить. Но мне возражают: да разве не слышите вы, что из четвертого окна не веет ароматами сада или моря, что тлетворный Дух проникает сквозь него. — Это верно, говорю я, но посмотрите: вот у окна лежит падаль и разлагается, уберите ее долой и в окно вновь польется здоровый воздух. Эта падаль — рабья церковность, торжество полицейской религиозности, царство мертвящей буквы, унижение церкви перед насильниками, вся накопившаяся веками нечисть официальной скверны. Уберите ее, но не заколачивайте окна».