Рембрандт - страница 12

Строже и выше показались мальчику ряды домов, отражавшиеся в водах каналов; как будто выше стали и круглые купола и башни с островерхими шапками, сверкающими на июльском солнце.

Перезвон колоколов мелодично отмечал каждый час дня. По каналам, которые казались теперь Титусу совсем не такими зелеными и более мутными, чем прежде, двигались лодки огородников с грузом красных и оранжевых фруктов. Возгласы и гудки неслись над сверкающей водой. Из боковых каналов, медленно покачиваясь, выплывали плоскодонные баржи. Они степенно пришвартовывались к большим торговым судам цвета бронзы. Не спуская флагов, суда выгружали свои товары на баржи, и те, выйдя за арку высокого моста, вскоре скрывались из виду. На набережных стояли шум и деловая суета. Из торговых контор торопливо выбегали писцы с перечнями товаров и фрахтовыми свидетельствами; с кораблей отдавались на берег распоряжения, а подчас оттуда неслось и соленое словцо. Возле сложенных в кипы товаров сновали уличные мальчишки. Зоркие блюстители порядка важно прохаживались вдоль домов и подозрительно поглядывали на мальчишек. Вдруг все замерло; из боковой улицы, громыхая, вынырнула коляска — невиданное зрелище! — и, прыгая по булыжной мостовой, помчалась по набережной; но вот из лавки какого-то купца вновь послышался приказ, и все опять лихорадочно задвигалось.

На больших площадях стояли солидные и внушительные дома с потемневшими, стертыми ступеньками у подъездов. Над многими входными дверями Титус видел щиты с гербами и глубокомысленные латинские изречения, которых даже сам отец не мог ему растолковать; взгляд Титуса то и дело останавливался на позолоченных цифрах, указывавших год постройки. По мере приближения к Бреестраату дома, чаще всего выкрашенные в красный цвет, становились все меньше. Только на некоторых улицах еще попадались высокие здания, зубчатые фасады которых тянулись к солнцу. Деревья стояли неподвижно, покрытые густым слоем пыли. Ветви их так переплелись, что получилась как бы зеленая крыша. И люди на этой улице казались более старыми, более степенными и осмотрительными, а все звуки как-то глуше и спокойнее.

Взглянув на небо, Титус увидел, что и над Амстердамом в сияющей вышине плывут облака. Только здесь они были словно более далекими и мелкими, чем на хуторе у бабушки.

В этом году синяя дымка окутывала летние вечера, звездные и безветренные. Рембрандт часто гулял вечерами, иногда вместе с Титусом. Они брели вдвоем по узким крепостным валам, по одну сторону которых была вода, а по другую — огромные старые стены; на некогда светлой штукатурке их зияли в сумраке темные пятна сырости. То тут, то там кусты бузины свешивали через стены свои белые зонтики. Пышные тенистые сады, казавшиеся во мраке сплошной темно-зеленой массой и различимые лишь по густым и душным запахам летней ночи, подходили к самым крепостным стенам; порой попадалась беседка, словно сторожевая башня или бастион, устремленный в бледное звездное небо. Здесь было страшновато и необычайно красиво. Стрекотали кузнечики. С призрачным шелестом проплывала по тихой воде невидимая лодка.

Темнота все как-то смягчала, даже шум собственных шагов; казалось, будто это чьи-то чужие шаги. В тени прятались влюбленные парочки и нежно целовались. Таинственные дома подступали к самой воде. Сюда вели старые витые лестницы, поднимавшиеся прямо в темную ночь; в полумраке казалось, что маленькие мостики, перекинутые от берега к домам, парят в воздухе.

В лунные ночи все вокруг светилось прозрачным молочно-белым сиянием. Резче выделялись тени; а там, куда глядела луна, на выветренных камнях, на руках и лицах гуляющих трепетали бесчисленные волшебные цветы. В садах слышались какие-то звуки, вздохи, невнятные слова, непостижимые признаки живой природы; они как-то угнетали маленького Титуса, а минутами делали его почему-то счастливым.

Когда Хендрикье укладывала Титуса в постель, он не сразу засыпал и, лежа, слышал порой глухие голоса, доносившиеся снизу. Рембрандт принимал гостей. Прежде у него был большой круг друзей, теперь их осталось немного. Большинство из них не понимало, почему у него так часто меняется настроение, почему иной раз он слова не проронит за целый вечер, а в другое время говорит без умолку, хлопает рукой по столу, рассказывает о забавных проделках в бытность свою учеником у Ластмана и то и дело пускает по кругу кувшин с вином.