Ренегат - страница 29

— Ничто не вечно. — говорит отец, поднимая взгляд. — Все разрушается и исчезает. — Он сжимает мою руку в своей и тянет за собой. Я не сопротивляюсь. — Идем.

Мы выходим в еще один коридор. И он намного длиннее, чем предыдущий. По обе стороны — дверные отверстия в просторные высокие комнаты, имеющие проходы в другие комнаты. Наверно, тут можно блуждать вечно и не найти искомого выхода. У меня остается всего лишь двадцать минут. Не могу и секунды потерять, если не хочу умереть. А такой исход событий мне не по душе.

— Ты же знаешь, как мне не нравятся программы. — говорит отец. — Вас тестируют на пригодность, будто вы лабораторные кролики. Им нужны лучшие из лучших, сильные из сильных… Люди не цветки — сорвал и выбросил, хоть они тоже увядают. Так не должно быть. — Мысленно я соглашаюсь с отцом, и продолжаю идти за ним. — Больные умы придумывают много глупых вещей: воевать за мир, убивать ради жизни, сдаться, чтобы победить… Они думают, что это правильно.

Я отпускаю руку отца — мне становится совсем плохо: снова кружится голова, усиливается давящая тошнота и появляется ноющая головная боль. Я не способна не только ясно видеть, но и здраво мыслить. Сначала ко мне приходит вполне разумная идея: нужно, чтобы поскорее выбраться, найти лестницу, но мысль обрывается и становится бессмысленной. Для чего мне лестница? Есть ли она вообще?

Вдруг, я постигаю, что сижу на пыльному полу. Отец склоняется надо мной:

— Если знаешь, что искать, — говорит он. — Если знаешь, где искать, — всегда найдешь. Но, свобода, — подчеркивает отец, — самая призрачная из всех сущностей. За ней гоняются, за нее борются, и могут никогда ее не познать.

Я закрываю глаза, и всецело сосредотачиваюсь, предельно стараясь понять смысл услышанного. На что намекает отец?

— Ты всего лишь галлюцинация. — отвечаю я. — Ты ничего не значишь.

— Я часть тебя. — тихо произносит отец, касаясь моего лица. — Посмотри на меня, я тебе кое-что скажу. Ты не можешь сдаться. Ты сильная и не верь тем, кто утверждает обратное. Верь в невозможное, ведь это не самая большая ошибка.

Стены вертятся, не меняя темпа и направления. Со мной уже такое случалось. Однажды я обожглась ядовитым плющом, случайно коснувшись широких сочных листьев. По всему телу появились волдыри размером в горошину. Лопаясь, они источали ужасную вонь. Листья ядовитого плюща при соприкосновении выделяют яд, и, проникнув в организм, он вызывает сильную головную боль, тошноту, головокружение и даже потерю сознания. Только бы не отключится!

Все попытки собраться с мыслями и силами оказываются тщетными. Смотрю на часы и не понимаю: для чего они мне нужны и почему они идут в обратном порядке?

— Борись с усталостью. — строго приказывает мне отец. — Это не то место, где ты бы хотела остаться.

— У меня нет сил. — слабым голосом отвечаю я. — Я не могу.

— Сила, — говорит отец, — это не то, как мощно и разрушительно ты ударяешь. Сила — это, когда упал, зная, что не поднимешься, но пробуешь. Вставай, Харпер! Вставай!

Помогая себе ослабевшими руками, приподнимаюсь, и со мной происходит что-то странное: томительная мутень, полная неопределенность, сумбурность и туманность рассеиваются. Я приближаюсь к нормальному состоянию, хотя головокружение и противная дурнота остаются. Я более-менее отчетливо понимаю, что мне нужно сделать и для чего. И нить последовательности, связывающая хаотичные мысли в логическую цепочку, не обрывается.

Поднимаюсь на ноги. Я знаю: выход есть. Если я его не вижу, это еще ничего не означает. Просто он хорошо замаскирован. Сколько бы я не бродила среди сплошных неприступных стен… И как до меня раньше не дошло? Стены! Я расплываюсь в блаженной улыбке: наконец-то я выберусь.

— Да, Харпер! Да! — ликует отец, будто узнал мой замысел. — Стены никогда не были препятствием. Их либо сносили, либо обходили, либо… проходили сквозь них.

Настойчиво простукиваю толстые бетонные перегородки на уровне плеч и в самом низу. Каждый удар сопровождается тупым эхом, отскакивающим от пыльных ровных поверхностей. Стучу разболевшимися костяшками пальцев и ударяю об твердые несокрушимые стены ногой, надеясь услышать пустой звук. Времени в обрез, надо торопиться. Из-за острого отравления смрадным дымом, обмякшие руки иногда не слушаются, а ноги тяжелеют.