Ренегат - страница 44

— Вот и славно. — улыбается он.

Вытерев последние следы крови, Люк изучающе впивается в меня взглядом. Мое учащенно застучавшее сердце, как всегда, сжимается, а в груди жарит. Возможно, в этот неловкий момент, мы думаем о разном, но я, положив руку на его плечо, тянусь, чтобы прикоснуться к его сладким губам своими.

В последний момент остепеняюсь: а вдруг Люк этого не хочет? Он ведь не поцеловал меня минут десять тому, когда предстала идеальная возможность и плевать на неуместную салфетку, прижатую к моим ноздрям. Лучше подожду, когда он осмелится сделать это первым.

— Хочешь меня о чем-то спросить? О чем угодно… — вполголоса спрашиваю я, словно боюсь разрушить наши по-прежнему сомнительные и хрупкие отношения.

Люк нахмуривается.

— Ты думала, что я умер?

— Нет. — Я самоотверженно мотаю головой, стараясь быть убедительной, а в этот самый момент вспоминаю разговор с Хемствордом, на площади: тогда, всего на миг, я подумала, что Люк давно умер. Один раз — это, ведь, всего ничего. Это не считается, или все-таки считается?

— Лгать — не хорошо, Маверик! — разочаровано и горько ухмыляется Люк. — Не говори, что я ошибаюсь. Я вижу: ты врешь.

— Я могла уйти далеко отсюда, — шепчу я, — но я здесь, Люк. Разве этого мало?

— Не знаю, Маверик… Мне нужно подумать, и… — Люк выбрасывает обагренные полотенца. — Мне нужно идти.

На душе делается пустынно: Люк никогда не простит мне того, что я не попрощалась с ним, а уж тем более того, что я позволила себе подумать, будто он умер.

— Отдыхай, Харпер. — Люк, подойдя к двери, останавливается: — Завтра у тебя важный день. Тебе нужны силы.

Еще раз умывшись, возвращаюсь в комнату отдыха. Укушенная рука снова беспокоит, но к Каи пойду лишь, приняв душ и сменив одежду.

По пути к спальне, никак не могу отделаться от чувства, будто все так или иначе вокруг меня рушится, движется к верному краху, и как бы я не пыталась удержать все целым и невредимым, все, в конце концов, разрушается окончательно. Не было бы меня — все было бы иначе. Я бы не знала Люка и не доставила бы ему столько хлопот и страданий; если бы я не сказала отцу, что его молчание и спокойное времяпрепровождение на площади с табличкой в руках — полная бессмыслица, он бы не действовал более оживленно, и, возможно, остался бы жив. Я причиняю чересчур много боли тем, кто любит меня, и кого люблю я. Люк — единственный, кто у меня остался и он страдает. Вряд ли он когда-нибудь простит меня.

Выйдя из ванной, вижу — две койки заняты. На самой первой, свернувшись в клубочек, лежит Ева: с тренировки она ушла не только избитой, но и в дурном расположении духа. Надеясь, что Один не спит и больше не злится на меня. Тихо, чтобы не вспугнуть, подхожу к ней и, сев рядом, касаюсь ее укутанных одеялом ног. У Евы опух нос, словно его ужалила пчела, и она старательно прячет его, прикрывшись.

— Хочешь поговорить? — спрашиваю я.

— Нам нет о чем говорить. — сердито бормочет Один. — Сначала ты меня спасаешь, потом оказывается, что ты неплохо дерешься и… стреляешь тоже лучше меня. Чувствую себя… — умолкает Ева, и всхлипывает. — Не могу подобрать слова, которое в точности опишет мое состояние.

— Мне немного везет. — чувствуя себя виноватой, оправдываюсь я, и понимаю до чего смехотворно звучит моя отговорка. — Ты отступила в момент, когда следовало бы нападать.

— Я струсила. — вытирает слезы она. — Правда, я испугалась нового удара. Я испугалась… Мне стыдно…

— Это нормально.

— Нет, — восклицает Один. — Мои дни сочтены. — Она поднимается и садится. Волосы Евы сплелись в беспорядке. Обхватив колени, она, задыхаясь, продолжает: — Выживают самые сильные. Я не из этих, я не из сильных. Самая слабая…

Понятия не имею, чем утешить Один.

— Жалкая козявка! — бубнит девушка, нарекая на себя.

Я подавляю, застрявший комом в горле, смешок.

— Будет полным-полно возможностей показать все, что ты умеешь и на что способна. — говорю я. — Поверь мне, это начало. Мы выясним твои сильные стороны, и ты научишься их применять.

— Думаешь? — Ева приободряется. — Думаешь, у меня есть сильные стороны? Ты в это веришь?

Я киваю: